теперь и не важно. Важно было то, что Костя, по публичному свидетельству Бабашкина, серьезно входил в курс.
Пора романтических увлечений прошла. Костя понял, что создавать шумовые оркестры и волейбольные команды совсем не обязательно. Важнее сообщить в горком «среднесуточный охват молодежи культурными мероприятиями». И он сообщал: охвачено 832 человека, из них первым киносеансом — 30 процентов, вторым — 40 процентов, третьим — 30 процентов.
Через полгода Косте надоело бегать за цифрами, и он переложил эту работу на трех членов бюро. Один должен был собирать сведения по железному лому, второй по киносеансам, а третий по двойкам и тройкам. Лиха беда начало. Еще через год Костя перестал уже именоваться Костей и сделался Константином Петровичем. Он жил теперь в одном доме с директором завода, и ему даже подавали из гаража машину для поездок в горком или на стадион.
В футбол Константин Петрович, конечно, уже не играл. Теперь он только присутствовал на особо ответственных матчах сезона. Для Кости ставился специальный стул в директорской ложе, и он одиноко переживал все перипетии игры. Правда, иногда и ему хотелось вскочить вместе со всеми другими болельщиками на ноги и крикнуть в порыве азарта:
— Давай, Вася, бей!
Но Константин Петрович сдерживался, чтобы не уронить авторитета, и только покровительственно бросал вниз кому-нибудь из знакомых:
— Молодец Васька, лихо влепил гол в девятку.
А если этот знакомый, обрадованный секретарским вниманием, подходил после матча к Владыкину, чтобы поговорить о каком-нибудь деле, Константин Петрович снисходительно слушал его у открытой дверцы машины и говорил, давая одновременно шоферу знак трогаться:
— За этим, дружок, ты приходи ко мне в комитет. Я о серьезных делах на трамвайной подножке не разговариваю.
Но попасть в комитет на прием к Владыкину было весьма нелегким делом. Константин Петрович отказывал в свидании не только комсомольцам. Он не всегда выписывал пропуск даже родной матери.
— Скажите Марфе Григорьевне, — говорил Костя, — пусть зайдет в другой раз, сегодня я занят.
Дусе не нужно было повторять приказание дважды. Она хорошо изучила нравы своего комсорга и действовала автоматически.
Рядовых комсомольцев она направляла для разговоров к членам бюро, активистов — к заместителю секретаря, а если звонил Бабашкин, то не стеснялась даже говорить самому Бабашкину:
— У Константина Петровича совещание, как только он освободится, я вас сейчас же с ним соединю.
За три года ученик Бабашкина так прочно вошел «в курс», так безнадежно очерствел, что вряд ли кто из нас признал бы в нем сейчас того самого доброго паренька, который так многообещающе улыбался читателям с фотографии, напечатанной в газете. Да что фотография! Марфа Григорьевна и та перестала верить, что когда-то была матерью правого края. Бедной женщине начало казаться, что ее сын так и родился с телефонной трубкой в руках, а первые слова ребенка были:
— Зайдите в другой раз. Сегодня я занят.
В декабре прошлого года Бабашкина назначили заведующим городским коммунхозом, и на его место в горкоме сел Владыкин. Когда на следующий день заводские комсомольцы пришли в горком, они увидели в приемной секретаря знакомую фигуру златовласой Дуси.
— Обращайтесь к инструктору, — говорила она.
Но комсомольцы не обратились в этот раз к инструктору. Они прислали письмо в редакцию.
«Высоко в небе, — писали комсомольцы, — живет владыка вселенной — солнце. Живет скромно, просто…»
Дорогие ребята, вы хотели смутить Владыкина таким сравнением? Солнце! А что для Константина Петровича солнце! Разве солнце в курсе? Вот если бы ему, Владыкину, поручили ввести это самое солнце в курс, он бы навел там порядок. Поставил бы стол, телефон, посадил бы в приемной Дусю…
Не надо пускать Дусю на солнце. Пусть солнце останется самим собой и светит нам всем как умеет.
ШУРИК
В ленинградском журнале было напечатано несколько небольших стихотворений. Мне очень понравились «Ледяные солдатики»:
Под стихами стояла подпись неизвестного мне автора: А. Троицкий.
Через год я был на концерте в клубе. Ленинградская артистка Воробьева читала сказку «Волк и семеро козлят»:
Старая сказка была в новой поэтической редакции, а бой козлят с волком поэт описал задорно и весело;
