И в нем мысль успела пометаться,Детская своею простотой,Что миры – игрушечные яйца –Можно вкладывать один в другой.* * *Заглянул к себе в подвал, –А оттуда – скверной сыростью…Я давно их не топтал:Вот, успели снова вырасти.Беловаты, как грибы.Я сравнил бы их с опенками.Натянули туго лбы,Заплелись ногами тонкими.Притаились, пауки!Не моргнут глаза их кроличьи…Все как будто двойники,Все Борисы Анатольичи.НЕСКАЗУМОЕ«Я» – подлежащее, «есмь» – сказуемое.Говорят, что я семь, – ну, а кто же?Существую, а как – не сказано.Это всё на мазню похоже:Бытие-то житьем замазано.Подлежащее «я» ненадежно:Вот возьмет и на много размножитсяИли станет прозрачным и ложным,Как пустая клопиная кожица.Уходи, заблудись и запутайПовороты в проходах и комнатах.Опускайся и с каждой минутойНадлежи ты тому, кто не помнит их.И не сказ, а сказуемый ты там,Глубоко в подвалах и ящиках.Там лежит под житьем пережитымНесказуемо над-лежащее.* * *На себя натянула туманом воздухи,Распростерлась земля, и глаза ее спят.Небосвод в темно-синем, Мигуев-Звездухин,Всю ее одремал от лесов и до пят.От росы и от ночи русалкой запахлиНа полях, разбухая от влаги, овсы.Ты колосья помни – на руке, на зубах ли –Защекочут тебя голубые усы.На медовые головы клеверной тканиОсторожно ложится туман, как в постель,И мешает росе в сновиденьях стеклянных,Неустанно скрипя колесом, коростель.Вот и знаю, что ночь эту, синюю сказку,Буду звать я потом, и нигде не найду…А вверху – посмотри – осторожною ласкойСизогубое облако лижет звезду.ПОДРАЖАНИЕ ПУШКИНУБыл вещий голос дан поэтуБудить уснувшие сердца.Но глухбыл мир,и без ответаОстался тщетный зов певца.Поэту грозные виденьяО роке были явлены.Но слеп был мир – предвозвещенияЗа бред им были сочтены.
