сказать, был новый, и она со своими мокрыми волосами и туфлями, покрытыми грязью, не очень с ним гармонировала. Закончив свои ознакомительные мероприятия, она уставилась на меня долгим взглядом.
— Вы меня впустили, почувствовав профессиональный интерес, или не пожелали выставить в дурном свете?
— Между прочим, в прихожей стоит вторая пара тапок.
Подумав, она встала, дошла до входа и, высоко подняв сначала одну ногу, потом вторую, скинула туфли. Я почувствовал себя при этом очень неловко. Красота линий ее тела под юбкой была столь выразительна, что я отвернулся. Надо же… Каждый день на протяжении восьми лет видеть выглядывающие из низкого лифа соски сотрудниц компании, ежеминутно любоваться ажурными вставками чулок под срезами коротких юбок, и только усмехаться. А тут вдруг навалилось смущение.
Она сунула свои крошечные ступни в мягкую обувь сорок четвертого размера и, обращая на меня внимание ровно столько, сколько обратила бы на пустое место, невозмутимо вернулась и села на диван.
— Так из-за интереса или нет?
Не отвечая, я прошел к шкафу и вытащил из него чистое полотенце.
— Ванной комнаты у меня нет. Руки можно помыть на кухне, если это, конечно, можно назвать кухней.
— Где же вы моетесь? — услышал я из кухни под грохот воды по жестяной раковине.
— В бане я, блин, моюсь! Можете посмотреть телевизор, пока ваши одноклассники курят под моими дверями. — Нарочито строжась, я сел за стол и включил компьютер.
— А чай в этом доме есть? — совершенно забывая о чувстве такта, бесцеремонно поинтересовалась она, выходя из кухни.
Знаете, я уже не сибарит, но еще и не до конца аскет. Чувство понимания того, что ко мне прокралась несовершеннолетняя девица, меня стопорило и охлаждало. Но впечатление от красоты этой девочки было столь высоко, что я, позабыв о том, что являюсь премудрым взрослым мужчиной, и позабыв, черт бы его побрал! — о законе! — перестал контролировать свои чувства.
Передо мной на диване располагались совершенные из всех, что довелось мне увидеть в жизни, линии женского тела. Юное создание смотрело на меня во все глаза, и я наконец сдался. Оторвавшись от экрана, я осторожно посмотрел на нее и тем себя выдал. Она удовлетворенно поджала губы и забралась на диван с ногами.
Глаза цвета покрытой росой майской травы, волосы… о них я уже говорил, изящный овал лица, невероятно стройные ноги, поджатые на моем диване, руки с тонкими и белыми пальцами, словно выточенными из мрамора… Понимая, что в своих зрительных изысканиях перекидываюсь на ее стан и грудь, я отринул от греховных наблюдений. Между тем, совершенно не представляя, зачем это делаю, снова дошел до шкафа, вытянул настоящий шотландский плед, с которым отправился в путешествие, и осторожно положил на диван рядом с ее ногами. Она стеснялась менее, чем я, — сказать честно, она вообще не стеснялась. Натянув на хрупкие плечи покрывало, она поежилась и поджалась еще сильнее. Хотя еще больше, казалось, уже некуда.
На моем диване сидит самая красивая девушка, что мне доводилось встречать в этой своей жизни. Уж не знаю, какая она будет, эта жизнь, но и в предыдущих мне так не везло. Знойные секретарши, топ- менеджеры, переводчицы… Плавали, знаем. Но ни одна из них не выглядела так сексуально, как эта девица. И сидит она при этом так, словно является частью этого дома. И я стал уже понемногу привыкать и к этому усыпляющему аромату, что распространялся от ее волос все больше и больше, и к тонкому запаху духов, такому незнакомому для этих стен, и к самой этой картине: на моем диване сидит юное очарование и не сводит с меня глаз.
Совершенно непонятно, зачем она так на меня смотрит; мне это, разумеется, нравится, но пора бы уже ей и начать излагать свою мудреную ложь. Мне почему-то казалось, что ложь должна быть непременно мудреной.
— Я вас своим вопросом что, убила?
— Каким вопросом?
— О чае.
Ах да, чай… Убила, конечно. Я выбрался из-за стола и направился к кухонным шкафчикам. И в этот момент вспомнил, что убила она меня гораздо бесчеловечнее, чем показалось на первый взгляд. Чай закончился вчера. Я не большой любитель этого напитка, предпочитаю растворимый кофе, но объяснять это сейчас как-то глупо. В хороших домах чая не может не быть даже по такой, совершенно необоснованной, причине. Поразмышляв над этим, я понял, что тускнею в своих глазах. Да не может быть такого, чтобы юная девица, пробравшаяся в мой дом таким образом, еще и выставляла меня передо мною же в неудобном свете!
Нет чая — значит, нет! Кофе есть. И я тут же, непонятно по какой причине, занял еще более унизительную позу:
— Я приготовлю вам кофе. Чаем хозяева поят грузчиков мебели и риелторов. У меня хороший кофе, я варю его поздними вечерами, когда… когда холодно, дождь… Я люблю хороший кофе.
Правдой из всего сказанного являлось только то, что я люблю хороший кофе, приготовленный в джезве. Все остальное — гнусная ложь, на которую меня вдохновило, как ни странно, обаяние девушки. Я воровато шумел на плите жестянками, имитируя звуки готовки «хорошего кофе», сам же в это время насыпал в чашки молотый, растворимый. Такого стыда за свое поведение я не испытывал все двадцать восемь лет своей жизни.
Когда я появился с двумя чашками в руках, она, уже подсохшая и еще более милая, смотрела с пультом в руке телевизор. Не без благодарности взглянув на меня, она приняла в руки свою чашку. Бесшумно — признак хорошего тона — пригубив дымящийся напиток, она поставила чашку на столик рядом с собой и снова обратила на меня свой взгляд. При этом движение выразительных губ ее было столь восхитительно, что, если бы она сейчас даже закурила, это вызвало бы у меня неподдельный восторг. Есть женщины, которые одним движением губ способны влюблять в себя по уши.
Я отдавал себе в тот момент отчет в том, что размышляю о несовершеннолетней девочке. И понимал, что некоторые могли бы посмотреть на меня строго и укорить — мол, а не мог ли бы ты, парень, подождать со своими размышлениями еще пару-тройку лет? Но красота женщины не имеет возраста, и настоящим мужчинам, к коим я смело отношу и себя, свойственно размышлять об этом независимо от того, сколько лет живет очарование в увиденном ими чуде.
— Артур Иванович, я хочу, чтобы вы меня внимательно, не перебивая, выслушали. Вы хотели бы стать самым известным историком за все время существования земной цивилизации?
Чашку до рта я так и не донес. Остановил ее ход где-то на полпути, подумал и поставил ее рядом с ее чашкой. Дверь нужно было закрывать сразу, едва я увидел, кто пришел. Этим я избавил бы себя и от будущей бессонной ночи, и от переживаний за самого себя, неудачника, и от стыда за собственную нищету, и за уверенность в том, что такие подобных девочек, когда последним исполняется восемнадцать, не восхищают.
Школьница пришла к двадцативосьмилетнему учителю истории, наслаждающемуся тишиной и покоем, чтобы сделать его звездой. Несмотря на потрясение, которое я испытал и продолжаю испытывать сейчас, — о чем идет речь, я думаю, понятно, — мне очень захотелось, чтобы девушка снова оказалась на улице и направилась-таки домой. Однако сейчас, когда я совершил ошибку, впустив ее в свой дом, стягивать с девочки плед и втискивать в ее руки холодные грязные туфли было бы свинством. Я сам загнал себя в угол, выбираться из которого теперь придется, подключая весь свой интеллект и ловкость.
— А теперь я хочу, чтобы вы послушали меня, не перебивая, — сказал я, потирая ладони друг о дружку. — Однако статус самой известной школьницы со времен Адама я вам не обещаю.
В этот момент я выглядел, наверное, как учитель, объясняющий ученице, почему та получила двойку.
— Вы, наверное, пришли для того, чтобы озадачить меня каким-нибудь оригинальным заданием. Я знаю, на что сейчас способна молодежь. Наверное, в соответствии с планом вашего задания мне следует ослепить учителя ботаники или вбить гвоздь в ухо вашему классному руководителю. На это дело звания
