слов, пошел за мной, благо ходить долго было не нужно, а я, по причине восхищения местными красотами, не заглядывал себе за спину. Он проводил меня таким образом до леса, стал свидетелем выемки трехсот тысяч и сразу, едва я удалился, перепроверил схрон. Наградой за рвение ему стали восемьсот тысяч рублей. Таким образом, когда я грешил на отца Александра, я был чудовищно не прав, поскольку на момент исчезновения денег с отцом Александром я не был еще знаком, а потому он и знать не мог, куда я спрятал деньги.
Озадаченный вопросом, сколько же я унес в храм, если осталась такая сумма, одуревший от удачи доктор той же ночью не преминул зайти в гости к священнику церкви на улице Осенней и… Он нашел деньги. Спорить об этом теперь было бессмысленно, поскольку менты в церкви отца Александра обнаружили ровно триста тысяч. Я думаю, что это как раз те самые триста тысяч, которые батюшка с улицы Осенней отдал Костомарову перед тем, как тот перерезал ему горло.
Это Костомаров подкинул в дом отца Александра деньги, и теперь, кажется, я знаю зачем… И доказательством того, что обоих пастырей убил доктор, является именно эта сумма. Откуда Костомарову знать, что я передал именно триста тысяч? Знать об этом могли только убийца да тронутая умом и проблемой обновления крыши бабка, да и та, верно, отнесла батюшке сверток не разворачивая.
Подбросить деньги в храм отца Александра Костомарову не стоило труда. Его туда вызвали сотрудники милиции в помощь судебному эксперту, и он знал, что вызовут, а потому и не торопился.
Но зачем Костомарову понадобилось пытать священника, а потом убивать? Ну, ладно, зачем убивать — понятно. Еще секунда, и он назвал бы мне имя своего мучителя. Костомаров следил за мной все то время, что я находился в церкви, и, когда понял, что сейчас из уст священника зазвучит речь, нажал на спусковой крючок.
Но зачем пытать?.. Ведь к тому моменту, когда он в ночном лесу прошел мимо меня в церковь, в его распоряжении находились и триста тысяч, и восемьсот, то есть все, что у меня было…
Ответ возник сразу, как только в голове высветился вопрос.
И, боже мой, как неприятно мне думать о таком в городке, который я принял за тихую пристань уставших от свершения добрых дел ангелов…
Костомарову нужна была моя квартира, мой счет и все остальное, что находилось в Москве. Ему нужен был я со всеми потрохами.
Это был его единственный способ вырваться отсюда и оказаться в Москве. Он всей душой рвался туда, откуда я убегал без оглядки…
Он не стал рвать ногти мне, поскольку был уверен — все свое состояние я привез с собой и оставил у отца Александра. А ясновидящую он убил, потому что стал свидетелем моего к ней визита. Он боялся ее столь же сильно, как сейчас уважаю ее дар ясновидения я. Она могла рассказать мне что-то о настоящем дьяволе, выбравшем этот городок для временного проживания. А еще ему нужна была информация. Ведь я что-то должен был говорить о себе и своих проблемах, а в дома ясновидящих заходят не для того, чтобы врать. Самая точная информация о тайной жизни и мыслях объектов — у гадалок и предсказателей, спроси?те у сотрудников Федеральной службы безопасности, если вы окончательно утратили ко мне доверие.
Моя ошибка в том, что я мух и котлеты определил на одно блюдо. Со своим столичным снобизмом я сам себе усложнил задачу. Связь Гомы с кем-то из городка казалась мне очевидной. Сейчас же очевидно другое — никакой связи нет. Люди просто делают свое дело. И неважно, представителями какой части моей жизни они являются — прошлой или этой.
Бабло. Оно несравнимо по силе ни с чем. Ради него готовы умирать и убивать. И сейчас, вынув-таки сигарету, я с тоской думаю о том, есть ли вообще такой уголок на планете, где я мог бы спокойно прожить жизнь с любимой женщиной, не думая о куске хлеба, не страшась за нашу жизнь.
И вдруг вместе с волной холода накатила мысль.
Костомаров не нашел в доме отца Александра свидетельств о моем имуществе. Но он уже убил за эти документы троих человек и теперь вряд ли остановится. Постоянно качающиеся ветви и падающие занавески передо мной, если только они на самом деле не были тронуты чьими-то руками, — предупреждение о будущем, которое, возможно, еще страшнее, чем прошлое и настоящее.
Костомаров спокойно простился со мной и нашел наглость сообщить, что наша встреча не последняя, потому что уверен в этом. Он не успокоится, пока не завладеет тем, чем равновелико желает завладеть Бронислав, — моей недвижимостью и счетом. И у Костомарова, на мой взгляд, шансов гораздо больше. У него в руках моя Лида.
Этот человек рассчитал все правильно. Доказательства моего присутствия в местах убийств, включая и улицу Ленина, где нашли свою смерть Ханыга и Лютик, уничтожены. Костомарову не нужно, чтобы меня брала в оборот милиция: я — объект его изысканий, а не милиции. Он и ботинки мои уничтожил, опасаясь за то, что сыщики отождествят в будущем следы. Доктор хочет забрать у меня все, а после убить. Он хочет того же, чего хочет Броня, и между ними сейчас идет соревнование, секрет которого заключается в том, что Броня о наличии соперника не догадывается. Это еще один плюс в копилку доктора. Это очень умный человек. Его ненависть к резиновым сапогам безмерна. Отмести у меня все, что мне не нужно, и доставить это все туда, откуда было увезено, да только при новом хозяине, — вот идея, озарившая благочестивого доктора сразу после прибытия в тихий городок странного гостя.
Он настолько же умен, насколько я глуп, и это есть самая настоящая правда, если до сих пор его помощь я почитал за бескорыстную дружескую поддержку.
Но у меня тоже есть козырь. Как Бронислав не догадывается о докторе, так и доктор вряд ли слышал, что я сейчас с сигаретой в зубах бормотал в течение получаса.
Выпрямившись, я посмотрел себе за спину, в сторону больницы, и в полусотне метров от меня, рядом с вековой сосной в два обхвата, качнулось тоненькое деревцо…
Ты ли это, брат Костомаров?
— Иди ко мне, тварь!.. — рявкнул я, обращаясь к пустоте.
И рядом с деревцом вразнобой качнулись еще несколько деревьев. Это ветер. Просто ветер. Но когда я смотрел в ночь из окна не любимого Костомаровым домика, ветра не было. И не бывает так, чтобы от ветра качалась одна ветка, в то время как другие неподвижно висят над землей.
Я до сих пор понять не могу, почему выбрал именно этот город.
Уже зная, что делать, я пошел к школе, думая о том, что, будь у меня те четыре с половиной миллиона долларов, которые приписал моим воровским способностям Бронислав, я без раздумий отдал бы их тому, кто победит в аукционе за мою жизнь — Костомарову или Гоме.[2]
Глава 24
Школа шумела окружившими ее тополями и стояла в стороне от всего происходящего. Что бы ни происходило в мире, школы всегда ни при чем. Это не школа воспитала Костомарова, и, хотя Ханыга и Лютик тоже, видимо, ходили с ранцем за спиной, школа все равно не при делах. Стараясь идти так, чтобы меня не было видно из окон учительской и директорского кабинета, я обошел здание и перелез школьную ограду. Если бы меня сейчас видел мой предшественник, который не прекращал трезвонить в магазинах и клубе, что ему обещали туристическую палатку, но так и не подарили, а подарили часы, которые ему совершенно не нужны, поскольку свои, подаренные ему еще при поднятии целины, еще ходят, он пришел бы в восторг и тотчас побежал к директрисе. «Вот видите, — злорадно говорил бы он, подтаскивая педагогов к окну, — кому вы доверили рассказывать о золотом веке Екатерины!» Прыгнув с забора, который, слава богу, играл роль скорее не забора, а обозначения школьного двора, я захромал к полосе препятствий. Жору я уже давно заметил, и, к счастью, второго дурака крутиться на турнике рядом ним не нашлось.
— Жорка!
Услышав родное имя, неплохо окрепший от ежедневных занятий паренек соскочил со снаряда и огляделся. Голос он узнал, да только понять не мог, откуда его мог звать учитель истории. Разглядев наконец среди зарослей акации знакомое лицо, он с сомнением подумал о том, не мерещится ли ему, и
