признала несостоятельной, поскольку, когда случится пожар, неизвестно, а это значит, что в ящички никто не будет заглядывать, а при таком благоприятном для заразы положении вещей в ящичках обязательно заведутся тараканы. Рогулин схватил со стола принтер и не разбил его о голову санинспектора только потому, что в дело вмешались милицейский старший лейтенант и я. Впрочем, все закончилось благополучно, потому что Рогулину следовало принять во внимание: членов комиссии трое, а перья он дарит только двоим. Когда недоразумение было улажено, все разъехались, а Рогулин повесил на стены ящички с ключами. Лейтенант потом стал старшим, старший — капитаном, а санинспектор — просто старшей. Ни лестницы, ни решетки, ни ящики, ни прошлое Корнея Литвинского, уже уволенного за ненадобностью, их более не интересовало. Когда комиссия приезжала, Рогулин лично вручал им пакеты с подарочными наборами общей стоимостью в 500 баксов каждый, и комиссия рассеивалась. В один из таких снисходительных налетов, а это было меньше месяца назад, я спросил капитана ОВО, что будет, если стекло вышибут камнем. И он, уже окончательно проникшись доверием к руководству «Вижуэл», ответил: «Понимаешь, Евгений, у нас сейчас реконструкция, так что ваш объект на полгода выведен из контролируемых объектов. Но вы не бойтесь, как можно влезть в окно, если ключ от решетки в ящике на стене?»
Но чтобы вставить ключ в замок, мне нужно было добраться до решетки, установленной между рамами кабинета менеджеров отдела по арт-проектам. Вспоминаю ту минуту, когда я вынул ключ из ящика… Видимо, есть в человеке что-то, позволяющее и прикуп не знать, и в Сочи жить.
И вот сейчас я сижу на лестнице, упирающейся своим верхним концом не в балкон, а в подоконник (мне очень хочется увидеть автора идеи этой архитектурной композиции), и держу стеклорез у стекла. Я видел, как это делают Брюс Уиллис и Ливанов. Но когда я попробовал начертить стеклорезом ровный круг, у меня получилось что-то, очень напоминающее ромб.
Звук, который при этом раздался, заставил меня стиснуть зубы и закрыть глаза. Рогулин выносить не может, когда кто-то трет друг о дружку куски пенопласта. Я выделяю яд, когда слышу скрип стекла.
Я провел по ране еще раз. Получилось два ромба. Так резать можно до утра. Часам к восьми я превращу наружное стекло пластикового трехкамерного стеклопакета в матовое, слезу и уйду домой. Вот это будет месть! Девки придут, а в кабинете — как в туалете…
Глава 10
Напрягши силы, я резанул еще раз, и стекло осыпалось на металлические ступени лестницы с ужасающим грохотом. Минуту я сидел и думал о том, что будет, если охраннику в офисе придет в голову выяснить его причины. Но охранник не шел. В нашем здании есть еще десять этажей помимо «вижуэловых», и у каждой — своя охрана. И охранник каждой из них сейчас сидит и думает — «на кой мне идти, если стекло грохнуло, скорее всего не у нас?».
Поняв, что прокол остался безнаказанным, я с каким-то ненормальным ледяным спокойствием поколол оставшиеся два стекла пакета рукояткой пистолета.
Открыв замок ключом из кармана, я перешагнул подоконник и проник внутрь кабинета. В нем пахло вчерашними духами и сплетнями.
Луч фонарика скользнул по стене, лизнул сейф, и я увидел приклеенную к нему табличку с надписью: «Выносить в 1-ю очередь». Вот эти надписи, исполняемые обычно на сейфах, я считаю совершенно бесполезными. Не являясь частым свидетелем пожаров, я все-таки могу с уверенностью сказать, что ни один из тех, кто почувствовал запах дыма, не займется выносом в первую очередь сейфа весом с «Миникупер». Обычно при пожаре люди теряют голову и в первую очередь выносят что-нибудь ненужное вроде видеоплеера или документов на холодильник, и уже на улице вспоминают, что в квартире остался парализованный дедушка и акции «Газпрома».
Но плевать на сейф. Я смотрю в прорези для глаз, которые можно было сделать и подальше друг от друга, и двигаюсь из кабинета в коридор. Повсюду камеры, но в отсутствие тревоги материал будут просматривать только завтра утром, когда выяснится, что в офисе побывал злоумышленник.
Добравшись до собственного кабинета, я отворяю дверь ключом и узнаю знакомую обстановку. Знакома она только внешне, потому что за сутки пребывания здесь фригидной Белан воняет духами. Ключ в двери подошел, но не сменила ли плутовка код на сейфе?
Я набрал на панели свой код из шести букв. «ВОТЭВЭ» — любимое слово финансового директора Полины Треплевой. Никакой коучинг не позволит вычислить мой пароль.
ERROR — засветилось на табло.
Черта с два!
Больше Машенька документы на столе не разбрасывает, она прячет их в швейцарский сейф! А для того чтобы исключить случайное проникновение Медведева, она сменила код. Гадать, какой, бессмысленно. Для очистки совести я набрал: «ЛИБИДО». Не прошло. Это не любимое Машенькино слово.
Снова припомнилась тротиловая шашка. Мое предчувствие меня не обмануло — она обязательно сейчас пригодилась бы. Вспоминая, чем можно заменить эквивалент тротила подручными средствами, я расцвел. Через минуту я уже снимал с подставки в кухне микроволновую печь. Подтащив ее к собственному сейфу, я нашел скотч и примотал печь к дверце таким образом, чтобы можно было пользоваться дверцей. В кабинете арт-проектов нашлось то, что требовалось: в одном столе я разыскал «Taft-три погоды», во втором — «Прелесть» и освежитель воздуха «Глайд». Поместив все это в печь, я включил ее в режим «Гриль» и вышел из своего кабинета. Дверь напротив была открыта, и я развалился в кресле Рогулина. Интересно, сколько нужно времени, чтобы печь поняла, что это не курица?
Минуту я сидел спокойно.
Вообще, когда человек страдает комплексом неполноценности, а мои преступления — последствия именно этой душевной неустроенности, он перестает мыслить адекватно. Нужно некоторое время, чтобы его мозги встали на место и заработали в прежнем режиме. Что я хотел от сейфа Белан? Новых доказательств ее причастности к уничтожению независимости «Вижуэл». Это был единственный способ не вернуться на свое место, после случившегося у меня с Рогулиным не может быть ничего общего, — но восстановить справедливость. Я отдал «Вижуэл» пять лучших лет своей жизни, я оставил здесь частицу своей души, «Вижуэл» живет и дышит по моим правилам тоже, и сам факт того, что теперь результат моей работы будет уничтожен какой-то злобной сукой, мешал мне думать и жить. В этом сейфе, не самом прочном сейфе работы швейцарских мастеров, находилось что-то, что хранило тайну отношений Белан с «Адидас». Само письмо — пустой звук, Белан отопрется и поставит ситуацию с ног на голову, все будет выглядеть так, словно это не она, а я писал и играл свою игру. А потому мне нужны документы за подписью обеих сторон. Раз были «результаты договоров предыдущих встреч», значит, должен был остаться их след. А Машенька не из тех, кто таскает работу на дом.
В общем думал я так одну минуту.
Ровно столько времени потребовать печи «Самсунг», чтобы идентифицировать собственное, не предусмотренное заводом-изготовителем содержимое.
Взрыв был такой, что меня снесло с кресла и покатило под стол.
И мгновенно все зашумело, затрещало и закипело. Из аквариума Рогулина вылетел редчайший Моноптерус Альбус, вылетел и повис на шкафу, как сопля Гулливера. Уже по одному только его настроению было нетрудно догадаться, что его пришибло взрывом еще до того, как лопнул аквариум. Сами по себе Моноптерус Альбус — название я так хорошо запомнил, потому что оно не сходило с языка Рогулина около месяца — рыбы дорогие, но не эксклюзивные, и найти их в Москве не представляет никакого труда, но именно этот — голубой в розовую и черную крапинку, говорил Рогулин — уникальный. И найти его в Москве просто невозможно. Он заказал его где-то в Малайзии и потом два года ждал, пока он попадется на глаза местным браконьерам…
Триста пятьдесят литров воды хлынули мне под ноги, и я снова полетел на пол. Кое-как поднявшись, я бросился в свой кабинет.
Никогда не думал, что «Самсунг» способен на такое. Я знаю, корейцы матереют из года в год, и сейчас мне подумалось, что они почти достигли пика своего совершенства. Сейфа я нигде не видел. Стену, которая разделяла мой кабинет с кабинетом финансового директора, тоже. Был какой-то огромный коридор длиною
