Еще бы — сгрести со стола Белан документы, за возврат которых та дала бы и мистеру Бину!
— Но мне нужно выживать, у меня круг обязанностей, мама на пенсии…
Сразу после «мамы» мне стало его жаль, и я решил не ограничиваться, как намеревался ранее, выпивкой. Черт возьми, ведь это порядочный человек… Он плох для корпорации, он просто невозможен для нее, но кто сказал, что плох тот, кто для корпорации хорош!
— Олег, Олег, — взяв его руку, болтающуюся перед моими глазами, как дворник моего «мерина», я уложил ее на стол. — Давай так, дорогой. Ты пришел за советом. Но не объясняй мне, за каким. Дело в том, что ты объяснить не сможешь по тем же причинам, какие привели тебя ко мне. Так устроен мир, Олежка, что проблемы людей лучше всего известны не им самим… Для начала вопрос — ты действительно хочешь выжить?
Он кивает и быстро допивает вторую рюмку — тема для него сложна и важна, и он хочет быть к ней готов, он хочет понять ее, и считает, кажется, что без ста граммов водяры тут не обойтись.
— Тогда я тебя сразу предупрежу: все, что я скажу сейчас тебе, человеку, читающему Набокова и регулярно посещающему Малый театр, не потому, чтобы не пропал корпоративный подарок — билет от босса, а по желанию, не понравится. И после этого разговора ты или выживешь, или прямо от меня поедешь реализовывать свою давнишнюю мечту — бросаться с Большого Москворецкого моста.
Он выпил, он выживет.
— Запомни, Олег, одну простую истину: если ты работаешь на втором этаже, то есть на высшем, а под тобой еще один этаж с персоналом, то ты уже не просто менеджер отдела, а руководитель. И ты имеешь полное право отдавать распоряжения или хотя бы инициировать их отдачу для тех, кто снизу. Без желания делать это периодически и навязчиво тебе в системе корпоративного устройства ловить кроме триппера нечего.
В любом коллективе дело не обходится без грязной возни. Участие в них может закончиться увольнением в народное хозяйство, а может стать трамплином для взлета. Но не участвовать в них невозможно. Ты хорошо понимаешь значение слова «невозможно»? Это значит, когда альтернативы нет. Придя в эйчар компании и подписавшись под десятками бестолковых и незаконных бумаг, ты выражаешь добровольное желание делать… что?
— Работать…
— Вот ты, мать твою, и доработался… — наполнив рюмку, я лихо опрокинул ее и стал ждать семь минут. — Запомни, Олежек, подписав кипу бумаг, ты дал согласие зарабатывать для босса бабло и участвовать в грязнейших сварах.
— То есть получается…
— Получается, что член у тебя на работу стоит, а голова качается. В нашей процветающей стране нет закона, который отменял бы желание продвинуться по служебной лестнице. Но поскольку в ходе реализации национальных проектов мы зацветаем еще пуще, то и способы удаления ненужных лиц, и занятие их места приобрели более изящные формы. По этой причине тебе никто не скажет в лицо, что ты мудак, что тебя сдвинут. Особенно молчалив в этом плане будет тот, кто действительно метит на твое место. А ведь у тебя не такое уж и холодное место, мой друг! Получать четыре штуки баксов в месяц — это неплохое поощрение! Другое дело, что меня херили люди опытные — мой статус предполагает наличие более умных врагов. Тебя же херит кто-то из стафа, и он уже довел тебя до такого состояния невменяемости, когда ты сам скоро подойдешь к этой суке из эйчар и скажешь: «Не могу больше, рассчитывайте».
— Меня подсиживают?
Я не видел столько изумления на лице даже у бывшего министра по инделам Иванова, когда он спросил у иностранных журналистов: «Наши войска в Косове?!» Он, блин, не знал, что наши войска в Косове.
— Да, дурак! Тебя выдавливают, и близится тому конец. Тебе не раз уже, наверное, предлагали совет или дружескую помощь?
— Ну, у меня есть друг на первом этаже, милый человек, из отдела корреспонденции…
Его лицо порозовело — семь минут прошло.
— Скоро он станет менеджером отдела по арт-проектам, а Олег Панкратов направится на биржу труда.
— Этого не может быть, — запротестовал Панкратов. — Он искренний, доброжелательный человек.
— Ты готов слушать, или будешь рекомендовать мне представителей стафа для вручения им премий Марии Терезы?
Панкратов замолчал, уязвленный моей резкостью.
— Итак, коль скоро я взялся учить тебя жизни, запомни первое правило вступающего в межофисные дрязги специалиста: впитывай информацию любого толка и никогда ее не забывай.
— Любую? — ковырнул Панкратов.
Я налил водки и прирезал лимон.
— Как думаешь, Олежек, почему Настя Большакова, секретарь финансового директора Полины Треплевой, в последнее время нервна и рассеянна?
— Возможно, что-то в личном…
— Но что именно?
— Откуда мне знать!
— Вот, — я наставил на Панкратова нож. — А ведь это немало значит, друг мой. Рано или поздно подойдет момент, когда Настеньке захочется выбраться из этого кресла и забраться в другое. И чтобы у нее тоже — секретарь. А потом она полезет все выше, выше и в конце концов станет поглядывать на твое кресло. В Насте Большаковой следует сразу угадать девочку, которая направится наверх с усердием. Я не люблю таких девочек и поэтому собираю любую информацию, которая помешала бы ей года через два коситься в мою сторону. Дело в том, что у Насти мечта стать менеджером отдела по арт-проектам, то есть оказаться в отделе Павлюк. Но Павлюк ненавидит Настеньку. Что же делать?
— Что?
— Рассказываю. Настенька обратилась к Верочке Косильниковой, сориентировав ее на то, что Ане Стефановской, точнее — ее знакомой, нужно средство от гонореи. Этой новостью Верочка поделилась с Раечкой Чельниковой, а та пересказала ее как на духу водителю Лене. Так о том, что у Ани Стефановской гонорея, узнала Полина Треплева, и в разговоре с Настенькой сообщила, что у нее есть знакомая, которая гонорею лечит. И даже дала адрес, чтобы Настенька отдала его Анечке как бы от себя, потому что меж Аней и Полиной дружба, и последняя не хотела бы, чтобы Аня узнала, что Полина узнала эту новость от другого человека, а не от нее, от своей подруги.
— Я, признаться, ничего не понял… — сообщил Панкратов. — Кроме того, что у Большаковой гонорея. Но мне-то это зачем?
— Затем, чтобы применять на практике второе правило специалиста по межофисным дрязгам. Деза, запускаемая через третьих лиц, — удел низкопробных недоброжелателей и интриганов. Запуск шняги в персонал не отнимает много сил и является наиболее действенным, если жертва — простак. Вскоре после того как известие о венерических проблемах Стефановской дошло до Миры Павлюк, ее босса, у Ани начались проблемы. Естественно, ей никто не говорил в лоб, что наличие гонореи в отделе, где работают женщины, не настраивает коллектив на рабочий лад, но зато в ее работе стали замечаться ошибки, недоработки, что тут же поставило вопрос о соответствии Ани занимаемой должности. И как-то сразу выяснилось, что таковое обнаружено у Насти Большаковой, секретаря. Но поскольку на должности менеджера по арт-проектам меня куда больше устраивает специалист Стефановская, нежели тупица Большакова, я тут же шепнул Грише Коппельмайеру, менеджеру отдела по работе с клиентами, что гонорея Ани — утопия, и что Настенька ошиблась, увидев в книге приема больных в кожно-венерологическом диспансере, куда ходила с проблемой молочницы, фамилию Стефановской.
— А при чем здесь Гриша Коппельмайер? — помертвел Панкратов.
— При том, что это именно он, а не кто другой, ублажает эротическими экспромтами в своем служебном кабинете Миру Павлюк. Вскоре перспективы Настеньки затуманились, и она снова заняла выжидательную позицию. А к Ане вернулось доверие, как к специалисту.
— Подожди, Евгений… — затревожился Панкратов. — Мира, она же, кажется, замужем.
