— Мы хотим с вами сотрудничать, — ответил он.
— Вам не пришлась по душе концепция продвижения новой линии обуви «Энерджи»?
— Нам она очень понравилась. Она свежа и оригинальна.
— Тогда, стало быть, вы сомневаетесь в удобоваримости рекламы на ТВ, разработанной нашими специалистами?
— Я думаю, она увеличила бы прибыль нашей компании.
Я рассмеялся и посмотрел на креативщика. Меня хотят поюзать,[3] а я не пойму, как именно. Досмотр финансиста тоже не принес никаких результатов. Они очень похожи на захваченных иранскими воинами английских моряков, которые сидят за столом только потому, что пять минут назад их обещали расстрелять, если они не сядут.
— В чем проблема, господин Чувашов?
Когда я хороший парень, я не называю никаких имен. Когда меня точит червячок раздражения, я то и дело произношу чужие имена. Когда взбешен, я начинаю оперировать фамилиями.
Часто из-за одного только ляпа или жеста может полететь с рельсов уже набравший ход паровоз переговоров. И тогда потери компании будут выглядеть однояйцевыми близнецами стоимости упущенного контракта. Как показывает мой богатый опыт менеджера, часто заказчик рекламы сам не врубается в тему, которую хочет предложить. Это плавание вне темы менеджер рекламного агентства должен хавать на лету, потому что это — та самая гузка, схватив за которую лев валит антилопу и душит, душит, предвкушая славный ужин. Когда хищная тварь вроде меня задает вопросы, я переношу внимание с качества рекламы на потребность в ней. Хищная тварь вроде меня никогда не скажет: «Наша реклама — лучшая, самая креативная и яркая», я обязательно скажу: «Наша реклама позволит вам выгодно выделиться в ряду конкурентов потому-то и потому-то».
Клиента нужно трахать, пока он еще теплый. Но не нужно его бесить имбецильными вопросами — Лебедев, наш шеф отдела по работе с клиентами, грешит этим и частенько валит переговоры в стадии первой случки.
«Правда, вам нужна хорошая реклама?» — «Да», — отвечает босс пиццерии.
«А правда, что у вас есть проблемы с кредитом?» — «Нет, неправда», — отвечает ему босс пиццерии.
«А вы хотите, чтобы мы сделали упор на ваше заведение или на ваши блюда?»
«Пошел на фуй!» — отвечает ему босс пиццерии, и больше его в «Вижуэл» я никогда не увижу. Он уже идет в «Ребус», где умный Треер его быстро разведет: «В какой срок вы планируете вернуть потраченные на рекламу средства?», «Можно узнать, в каком банке вы собираетесь брать кредит?», «Чего вы опасаетесь в работе с рекламой?», «С кем работали до нас и что вас не устроило?».
Людям нужно задавать вопросы, которые подразумевают ответы. Когда клиент видит, что ему приходится говорить, а не мотать головой и выглядеть жертвой страхового агента, он начинает работать…
Я не люблю косяки в работе. Они меня раздражают. Когда клиент начинает упрямствовать и отнекиваться, я чувствую запах крови. Я знаю, что клиент созрел. Упрямство — безусловное подтверждение интереса ко мне, представителю «Вижуэл». Если бы клиенту было фиолетово, он не стал бы тратить на вас время и пытаться диспутировать. Такие люди сразу встают, сказав напоследок: «Я подумаю, приму решение и перезвоню», и с этого момента вы никогда в жизни уже не поговорите с ним по телефону. Разве что сами позвоните.
— Видите ли, Евгений Иванович, «Вижуэл» в настоящее время тоже переживает непростые времена…
Твою мать, а кто сейчас переживает простые времена?! Абрамовича побрили на девять миллиардов долларов, патриота Лугового едва не вербанула МИ6 при помощи рубашки Гришковца, Церетели сидит без заказов! Кому сейчас легко?
— Хотите еще?
Я бросил очень благодарный взгляд на фрейлейн-менеджера и отодвинул пустую банку в сторону. Я заряжен энергией, как новенький «москвичовский» аккумулятор. Или этот боров скажет все до конца, или я не сдвинусь с этого места. Наверное, в моих глазах мерцала бегущая строка мыслей — «адидасовский» босс пришел в движение. Его безупречный пиджак шестидесятого размера колыхнулся, и над розовым узлом галстука полилась водопадом речь.
— С тысяча девятисотого года, когда начиналась история бренда «Дасслер», компания всегда находилась в центре внимания общества…
Это неважная мысль.
— Работа с организациями, двигающими товар на рынке, — основа процветания любой компании…
Это тоже неважная мысль.
— Более ста лет «Адидас» опирался на рекламу, как на приоритетное направление сбыта своей продукции…
Это вообще не мысль, поскольку это аксиома.
— Наш шеф «Адидас» в штаб-квартире, в Герцогенаурахе, он старомоден и консервативен… (Я всегда думал, что это одно и то же.) Ему стукнуло шестьдесят. Он человек старинных привычек и окостеневших взглядов… — босс на Воздвиженке ведет себя так, словно взял у меня пару штук за плевое дело, его не завершил, а теперь еще и возвращать нечего. — Эта тема с обнаженной женщиной… на которой только шиповки… Он считает, что это несколько вульгарно…
Пора вмешиваться.
— Господин Чувашов, то, что женщина обнажена, потребитель только догадывается. Она мчится по облаку, потом по ступеням, ведущим на Олимп, и разглядеть ее груди, гениталии и ягодицы — если уж так прямо у нас поставлен разговор — постоянно кто-то мешает. То ангелы своими развевающимися одеждами, играющие роль папарацци и щелкающие вспышками, то влага облаков, то языки пламени. Женщина, чистая, свежая, в обуви «Адидас», легко минующая огонь преисподней и медные трубы Олимпа, женщина, для которой главное — победа, — это ли посчитал ваш босс в Герцогенаурахе вульгарным? А если я вам скажу, что генератором идеи этого ролика была именно женщина? Ваш босс, которому кругом стукнуло шестьдесят, разбирается в вульгарности женщины лучше самой женщины?
Боров разводит руками, давая понять, что в принципе против гениталий он ничего не имеет, но он думает точно так же, как и его далекий босс-маразматик в Герцогенаурахе.
Я наношу ему удар ниже пояса:
— А если женщина будет одета в тунику? Ну, и трусы под нею, понятно. Большие трусы, выглядывающие из-под туники?
«Пиаристка» слева от меня начинает наливаться соком, как яблоко. Она сводит под столом ножки, и сейчас они похожи на знак «Х», подсказывающий мне о том, что я только обостряю проблему. Ей хочется расхохотаться, но сделать это ей мешает господин Чувашов. Ему не до смеха. Конечно, он только что лохматил идею таким образом, что дело в раздражающих шефа в Герцогенаурахе шевелящихся, словно жернова, ягодицах спортсменки! А сейчас выходит, что и жопа тут ни при чем.
— Видите ли, Евгений Иванович, сама тема… Вам следовало принять во внимание, что наши шефы — католики, глубоко верующие люди, и ролик на божественную тему нанесет обиду их религиозным убеждениям…
— Я не понял, ваш шеф в этом, как его… В общем, следует ли понимать, что женщина, взбегающая по ступеням Олимпа, оскорбляет его религиозные воззрения? Он что, язычник?
— В каком смысле?
— Олимп и католицизм — вы видите что-то общее? Католицизм отрицает Зевса. Он как бы за Христа.
— Вот эти ангелы с «Полароидами», геенна огненная…
Наклонившись к столу, я зашептал, как мне показалось, убедительно:
— Мы рубим ангелам крылья, и вот перед нами жрецы времен Марка Аврелия. Кажется, теперь проблему католицизма мы решили окончательно?
По взглядам девочек я вижу: решили. Но перед Чувашовым, этим запрограммированным из штаб-
