— Ирэн, милая, ты позабыла о мокко?
Тишина была ему ответом, когда он открывал сейф.
Каждое движение Рональда становилось все медленнее и медленнее.
752…
25…
0…
Набрав на клавиатуре панели шесть цифр из семи, он с неприятным чувством отметил, как потяжелела рука. Он опустил руку и оглянулся…
Лисин сидел на крае стола и следил за каждым его движением.
Рональд перевел взгляд с президента «Глобал» на дверь. Взгляд соскользнул и упал на просвет под дверью.
Точно под нею, выползши из-за косяка приемной, в лучах света грелась, точно покинувшая холодное убежище, тоненькая красная змейка.
Она сверкала еще не засохшей жизнью, но уже не шевелилась…
Через мгновение Гейфингер заметил, как к ней медленно протягивается широкая черная лужа. Еще через секунду лужа всосала в себя змейку и застыла на пороге…
Лисин немедленно посмотрел на то, чем так заинтересовался детектив, и поджал губы.
— Сколько цифр в коде, Рональд? — словно не имея никакого отношения к черной луже под дверью, поинтересовался президент «Глобал».
— Семь… — серыми, как сырые котлеты, губами выдавил Гейфингер.
— Тогда наберите последнюю.
Детектив качнулся и оперся на сейф.
Гейфингер… Знал бы кто, сколько мучений ему доставляла эта фамилия. Он был высок ростом и хром на правую ногу. Однажды он, ища какой-то документ в папке родителей, обнаружил извещение из полицейского участка. В нем говорилось, что «Рональд Фицжеральд Гейфингер, десяти лет, житель Нью- Джерси, сильно хром на правую ногу, глаза голубые, волосы светлые. Об обнаружении сообщить по адресу: Седьмая Южная улица, дом 1109, квартира 7а». Он тогда потерялся, и его поисками занималась вся полиция Джерси. В то время в пригороде орудовал какой-то ненормальный, он резал всех, кто оказывался у него под рукой младше пятнадцати, и мать с отцом уже попрощались с Рональдом. Но его нашли, и тогда, находясь в доме родителей, Гейфингер с раздражением читал строчку, где указывалось на то, что он «сильно хром». По мнению авторов ориентировки, человек может быть сильно хром, несильно и чуть-чуть. Кто определил, что он хром сильно? Хромой, с такой фамилией… А когда-то он мечтал стать копом. Чтобы особенно не отдаляться от своей мечты, он стал детективом, но частным. И как только подвернулся случай, уехал в Москву. Вся его деятельность была направлена на связи в США, и вряд ли Коломиец или кто другой обратился к нему, если б не знал, что он в силах организовать контакт с американскими бизнесменами.
Желая убедиться в том, что ему померещилось, он сжал веки и резко их распахнул. Лужа не исчезла.
У Рональда еще более потемнело в глазах, когда он заметил, как Лисин скрестил на груди руки. Еще недавно мертвая правая ему невероятно мешала при каждом резком движении, а сейчас вдруг она ожила и зашевелилась…
— До чего же вы все, детективы, требовательны к частностям, — заметил Лисин, соскальзывая со стола. — Рональд, я бы на вашем месте думал сейчас не о секретутке, а о себе. Наберите последнюю цифру!
— И сразу умру…
Нет, это невыносимо — смотреть на то, как пальцы в перчатке шевелятся и даже пощелкивают, кажется…
— Вы не хотите этого делать, не так ли?
— Вы убьете меня, как только я наберу последнюю цифру, — прошептал детектив. — Вы убьете меня из-за этой проклятой цифры…
— Рональд, — поморщился Лисин, — вам не кажется, что у меня достаточно оснований удавить вас и за многое другое? Если бы я не пришел к вам сегодня, завтра вы стравили бы мой бизнес в «Тревел-хуч», задолго до того, как мои подчиненные обратились бы с тем же предложением в «Джейсон бразерс». Наберите проклятую цифру!..
Рональд вспомнил, как дорого обошлось ему ношение отцовской фамилии и хромота. Его ломали везде, всегда и не стеснялись в выборе средств. Калека с неестественной фамилией почему-то вызывал у всех отвращение задолго до того, как выяснялось, что, в принципе, ее носитель неплохой работник и сообразительный малый.
— Я не сделаю этого, — ухватившись за край сейфа, твердо произнес Гейфингер.
Лисин сплюнул на пол. Его злоба была безмерна.
— Ты сделаешь это, — и он, забравшись куда-то за пазуху, медленно вытянул нож. Лезвие было вытерто, но кое-где остались едва заметные следы крови. Если бы Гейфингер не был погружен в раздумья о предстоящем разговоре, он непременно обратил бы внимание на то, что на лацкане пиджака вошедшего гостя и на правом его подоле виднеются крошечные темные пятна, которым хозяин ста миллионов долларов ни за что бы не позволил на себе находиться.
Он давно уже понял, к чему этот маскарад. Прийти в несусветную жару в перчатках, чтобы не оставлять отпечатков, — идиотизм чистой воды. Никто не вызывает подозрения более обоснованного, чем сотрудник «Горводоканала» и человек в перчатках в тридцатипятиградусную жару. А так, с одной перчаткой, все просто и никаких подозрений. Одна жалость… Этим «протезом» можно нажимать на звонок, браться за рукоять ножа…
— Я не открою сейф, — сказал Рональд. Он знал, что если он не уступит страху сейчас, то этого ему не удастся уже никогда. Это было очевидно. — Будь ты проклят.
— Ты вор, Гейфингер. Ты хотел меня уничтожить, — Лисин говорил спокойно, но в глазах его бушевало пламя. — И будь я действительно проклят, если ты не наберешь эту цифру…
Глава 14
Она никогда не думала, что подбор фотки для вручения мужчине по времени может быть похожим на розыск следов скифов в Закарпатье. Сразу после тюрьмы она направилась не к Боше, который ждал ее и нервничал, поглощая воду из сифона, а домой. Она вынула из комода все семь своих альбомов ровно в четыре часа, стрелки на часах приближались к одиннадцати вечера, а из полутысячи фотографий она не могла выбрать нужную. Снимки были разложены в комнате, она сидела на них и перебирала каждый, рассуждая таким образом, как бы его поместить на обложку «Вог».
Она подняла одну и подумала, не пошла ли по второму кругу.
На снимке была она, она сидела на песке Майами, и сидела так, что трусиков от купальника не было видно вовсе, а бюстгальтер лишь чуть-чуть. Это была замечательная фотография. Она смеялась на ней — в тот момент, когда ее парень нажимал на спуск «Никона», проходивший мимо араб вытирал своей обезьянке нос. Он подрабатывал на пляже фотографированием, и в тот момент, когда шел мимо Жени, обезьянка ела мороженое. Заметив это, араб вытер ей нос — ну, совсем как ребенку. И Женя расхохоталась.
Решив, что дарить находящемуся в одиночной камере мужчине фотографию, хотя бы и свою любимую, но такую, где она обнажена, бессердечно, Женя отложила ее в сторону.
Не подошла и та, где она сидит за своим рабочим столом. Вряд ли Лисину будет приятно видеть в ней конторскую служащую. Он не потому просил ее снимок, что страдает ностальгией по офису.
