занят?
— А если он сейчас занят не чтением электронных писем?
— Скорее всего, так оно и есть, — согласился изнуренный. — Письмо придет Майе, Майя его распечатает и передаст Потылицыну. Тот просмотрит, вернет Майе, Майя принесет мне.
Куртеев поводил языком по зубам и качнул головой.
— Е-майл. Я понял. Если бы секретаршу Потылицына звали Тоней, это называлось бы — е-тойл.
С Викой Куртеев встречался в офисе редко. В отличие от Тихона ее рабочий день был загружен до предела и не терпел отлучек. Первое время Куртеев отирался в коридоре третьего этажа, в той его части, где находился офис финансового департамента, но войти не решался. Вскоре он привык к тому, что за сутки они с Викой встречаются всего два раза: утром при пробуждении и вечером, отправляясь домой.
Привыкая к новому месту жизни, Тихон сознательно сталкивался с сотрудниками в курилке, в туалете, в коридорах. Привыкший к общению, он умышленно подводил себя к новым знакомствам, однако теперь, уже помня о стригущих и стриженых, знакомился «случайно». В курилке, как ему поначалу показалось, знакомиться было легче всего. В конце концов, не может быть такого, чтобы ни один из мужиков не возмутился таблицей регулярного чемпионата России по хоккею или не заговорил о книге. Тихону хватило трех дней, чтобы понять: легче закурить себя до смерти, чем найти в курилке повод для знакомства. В комнате для курения, где все, как в бане, были равны — и стафф и топ-менеджмент, — можно было послушать о процентовке, налоге с продаж, офшоре, динамичности поставок — словом, о любой корпоративной блевотине, но только не о вещах, которые могут сблизить двух и более людей. Он сам как-то попробовал поболтать о Набокове, разболтался и вскоре понял, что говорит в полной тишине. А вокруг него пятнадцать человек с дымящимися сигаретами в руках, и если они не умерли от шока, то только потому, что у них стальные нервы. «Да, — закончил литературный вечер Куртеев, — такие вот дела с Набоковым происходили… как современники вспоминают…» Вот это вот — «как современники вспоминают» — едва не испортило все дело. Набокова в «Регионе», кажется, никто не знал, а если кто и видел Джереми Айронса в роли Гумберта, то никому и в голову не приходило, что «Лолита» — это в принципе книга, а не фильм. Тут у Тихона зародились кое-какие подозрения, и он сообразил, что выставил себя дураком. Если кто-то пришел в курилку и говорит не о динамике продаж, то этот кто-то не кто иной, как сексот. Лукашову захотелось знать о событиях в офисе побольше, и он нанял для работы на весьма непонятную и явно лишнюю для штатного расписания должность стукача. «Как современники вспоминают»… Лузер в строительной компании знает, как вспоминали Набокова современники, — это естественно?
Поначалу Тихон думал, что и здесь тоже идет своя игра. Чем тупее выглядишь и чем чаще употребляешь корпоративную феню, тем преданнее ты кажешься в глазах окружающих. Он представлял, как, выходя из офиса, каждый из сотрудников забегает за угол, вытирает платком рот и начинает скороговоркой: «Карл у Клары украл кораллы, Клара у Карла…» Очистив таким образом от скверны язык, служащий «Региона» несколько раз бьет себя портфелем по голове, выбивает оттуда шнягу, превращается в нормального человека, заходит в метро, садится и вынимает из портфеля томик с воспоминаниями Белозерской о Булгакове. Но тот случай с присвоенными девками убедил его в том, что даже в баре, даже выпив, если в кого служащие «Региона» и превращаются, то только в пьяных служащих «Региона». Тихон пытался разыскать в офисе хотя бы одну яркую личность и не нашел. О «блестящих» менеджерах говорили много, их хвалили, премировали, фотографировали и размещали снимки на Доске почета в фойе. Однако очень скоро Тихон догадался, что это фойе ничем не отличается от украшенной головами трофеев каминной залы бывалого охотника. Как выяснилось, менеджеры, не имеющие недостатков, имеют очень мало достоинств. Слишком выдающиеся особенности делают менеджера непригодным для офиса: на базар не ходят с крупной купюрой, там нужна мелочь. Яркая личность, озаренная своей или чужой идеей, тотчас покинет обеденный стол, ложе, игру, — Тихон подозревал, что яркая личность обязана даже прервать на время секс, — и тотчас направится к рабочему столу, где будет рисовать схемы, писать и выдавливать из головы все до последней мысли. Те же, с кем Куртеев встречался и общался в офисе, в мгновения внутренних вспышек способны были выдавить из себя лишь корпоративную чушь. И ради этого они могли прервать и обед, и сон, и соитие.
Казалось, что умышленным слабоумием страдают все, от охраны до президента. Они были поражены каким-то особенным стремлением соблюдать правила внутреннего распорядка, причем наиболее ревностно соблюдались самые невероятные из них: они добровольно заключали половину своей жизни в мир умственного недомогания и следовали традициям этого мира, как если бы от этого зависело будущее их детей. Пока директорат на шестом этаже компании всерьез размышлял над тем, что выбрать для стаффа в качестве корпоративного подарка на День независимости России — еженедельник или ручку, стафф на первом этаже всерьез искал способ отхватить и то и другое.
Для адаптации к новым требованиям жизни Тихону оказалось достаточно нескольких дней. Когда все ему стало понятно, когда он до самого дна отсканировал глубину отношений, взятых в «Регионе» за эталон, он почувствовал небольшое облегчение. О полном и безоговорочном облегчении не могло идти и речи, однако что ни говори, а ситуация стала ясна. Вспоминая свои переживания — примут или нет в «Регион», Куртеев понял, что в жизни менеджера, как и юриста, как и конфликтолога, как и бухгалтера, как и любого другого, решившего бросить себя в пучину корпоративных отношений, есть только две трагедии. Одна — быть не принятым в эту компанию, вторая — быть в нее принятым. И если уж трагедии не избежать при всем старании и в любом случае, следует присовокупить к писанным советом директоров правилам одно неписаное, свое: не наблюдай за тем, что творится перед тобой, отвечай за свой фронт работ, и боже тебя упаси оставить спину без присмотра. На нее тотчас накинут седло, выпорют или воткнут нож. И чем дольше Тихон наблюдал за происходящим в компании, в которую так стремился, тем прочнее убеждался во мнении, что все перечисленное будет происходить в том порядке, который указан выше. Тем и закончится.
Будет еще немало потрясений, приятных сюрпризов и отвратительных событий, думал Тихон и смирялся с мыслью, что так везде и не нужно искать от дерьма дерьма. В конце концов, три тысячи практически ни за что ежемесячно платят не везде, и вокруг не чувствуется неприятный запах. Дальше будет видно.
И вдруг исчезла Вика.
И вдруг исчезла Вика.
И вдруг исчезла Вика.
Это было так невероятно, что Куртееву, прежде чем понять это и начать что-то делать, пришлось вбить это в голову трижды.
Глава 5
Прибыв по адресу, Тихон некоторое время стоял и курил на крыльце подъезда. «Правильно ли делаю? Сейчас высмеет и пошлет куда подальше… С другой стороны, порядочный человек, кажется… — Затянувшись в последний раз и бросив окурок в урну, он решился. — В конце концов, не ударит. И потом, это очень символично, что он терпеть меня не мог, а я сам пришел за помощью».
Договорившись таким образом с самим собой, Тихон вошел в подъезд, полюбовался цветами на площадке и двинулся к лифту. Цветы он, как и всякий мужчина, не любил. Точнее сказать, был к ним холоден, поскольку не понимал их значения в жизни человека. Но Берга он считал мужчиной, и если тот терпел в своем подъезде горшки с цветами, «значит, в цветах все-таки есть какой-то смысл», — подумал он — и полюбовался. Хотя и без эмоций. Следуя к человеку с просьбой, нужно как следует почитать устав, которому он следует.
Профессор открыл дверь, и Куртеева изумило, что на лице его не отразилось никаких чувств. Берг просто открыл дверь и отошел в сторону, пропуская в квартиру недавнего студента. В квартире было тихо, и от этой тишины у Куртеева поползли по спине мурашки.
— Профессор, я зашел на минуту. Прошу прощения… кажется, вы работаете?
— Я не работаю. Что будете пить, Куртеев?
— Я, собственно… не жарко… да и вообще… — Поняв, что слишком долго отвечает на простой вопрос, Тихон развел руки в стороны и сказал: — В общем, что нальете, профессор, то я и выпью.
