сильной печали не возникает никаких сомнений, никаких сожалений. Он готов пожертвовать всем для большего блага, даже идеалом, который мы, в наше время, считаем священным — любовью. Благодаря этой жертве Эней становится одним из величайших литературных героев. И какова же его награда за непреклонное следование определенной судьбой дорогой?
Я обвел взглядом группу. Похоже, никому не было интересно. Кто-то опять надул резинку, и пузырь лопнул. Я услышал, как кто-то хихикает в последних рядах.
— Награда Энея — это несчастливая жизнь, — объявил Арт, явно в раздражении. — И если это не героизм, то я не знаю, что такое героизм.
После занятий Арт подошел ко мне, когда я убирал учебники. Вблизи он оказался выше, чем я думал вначале, шесть футов и несколько дюймов. Светло-русые волосы были убраны за уши. Его отличат мелкие черты лица: короткий нос, маленький подбородок, маленький рот. Но Артур оказался обладателем больших голубых глаз, ярких и глубоких, даже за очками. Смотрел он напряженно. Из кармана пиджака торчал кончик курительной трубки.
— Твой перевод был идеальным, — сказал помощник преподавателя.
— Спасибо, — поблагодарил я. — Мне на самом деле понравилась твоя лекция.
— Думаю, что ты один такой, — он посмотрел на часы. — У тебя еще есть занятия?
Я покачал головой.
— Отлично, — сказал Арт и улыбнулся. — Пойдем выпьем кофе в «Горошине»?
Кофейня «Горошина» располагалась в студенческом городке, в подвале здания студенческого союза. Подвал расширили, и в нем теперь находились университетский книжный магазин и общая столовая Абердина, куда ходили по самым разным поводам. Мы с Артом сели за маленький столик в углу. Он пил эспрессо, я ничего не заказал.
Артур спросил, нравиться ли мне университет.
— Очень, — ответил я. — У меня ощущение, будто жил тут всю жизнь.
Арт потягивал кофе из маленькой белой чашечки.
— Ты думаешь, что вращаешься среди элиты, не так ли? — Он улыбнулся. — Я бы поостерегся смешивать окружение с обитателями. Половина ребят находится здесь потому, что их родители не знати, что еще с ними делать. Они просто хотят, чтоб их сыновья и дочери учились в заведении, где плюш обвивает кирпич, а в общежитии — освинцованные окна. Возьмем парня из нашего класса, Арнольда Эвена. Он отвратительный студент, взят на поруки с первою дня пребывания здесь — за его поведение.
— За что?
— За одну проказу в первый год обучения. Они решили заставить одного парня влезть на флагшток. Это был какой-то несчастный, оказавшийся в компании Арнольда и его дружков по общежитию. На полпути вверх веревка оборвалась, и парень свалился вниз. Он разбил голову, рухнул на тротуар.
— Это ужасно, — проговорил я.
— Вот именно. Но как думаешь, был ли Арнольд наказан? Его отец — какой-то крутой юрист, специализирующийся по международным делам. Он оплатил Абердину новый эллинг и подкупил семью погибшего пария. В результате университет только шлепнул Арни по руке — и все.
Эллинг представлял собой чудовищное деревянное сооружение, которое находилось на краю студенческого городка, и выступаю в Куинниньяк. На нем большими белыми буквами было написано: «Эллинг имени Фрэнсиса Дж. Эвина».
— Конечно, не все здесь из богатых семей, — продолжал Артур. — Возьмем меня, например. Моя семья не голодает, учти, но у нас нет никаких летних домиков на Ибице. А еще есть ты.
— Я?
— О, да. Один взгляд на тебя — и я знаю все, что нужно. Твоя обувь, твоя одежда. Все с чужого плеча, верно?
Я чувствовал себя униженным.
— Это так явно?
— Конечно, но не в том дело. Не сомневайся: половина богатеньких мальчиков, которые тут ходят, глядят на тебя и думают: «Вот парень, который не желает проклятых денег отца. Молодец! Как бы мне хотелось быть таким же смелым и сказать старику, чтобы катился прочь». Ни секунды не сомневайся в этом! Самое смешное, что ты, очевидно, на стипендии, поэтому они не знают и половины правды. Знаешь поговорку: «Богатые могут позволить себе благотворительность»? Зато бедные могут позволить себе благородство.
Арт сунул трубку в рот, затем поднес к ней спичку, втянул щеки и выдохнул сладковатый белый дым, который повис над нашим столиком. Он откинулся на спину стула и качался на двух задних ножках, оглядывался вокруг, на проходящих мимо студентов.
— Расскажи мне что-нибудь еще, — попросил я.
— О чем?
— Не знаю… что угодно. Откуда ты родом, чем занимаются твои родители — ну, что обычно рассказывают.
Я вкратце пересказал ему свою историю жизни — про потерю родителей, переезд в Стултон, тесную квартирка и борьбу за выживание.
— От чего умерла твоя мама? — спросил он.
— Рак яичника.
Арт присвистнул. На него это произвело впечатление. Он положил трубку на стол, пододвинул стул к столу, положил обе ладони на стол и уставился на меня.
— Как ты зарабатываешь деньги?
— Работаю в библиотеке, — сказал я. — И профессор Ланг предложил место у себя на кафедре.
— Что ты думаешь о сумасшедшей старой птице? — поинтересовался Арт.
— О докторе Ланге?
— Нет, о Корнелии Грейвсе.
— Я слышал, что он поклоняется дьяволу, — сказал я тихим голосом. — Ты знал про голубей, которых он убивает?
— Про голубей?
Я кивнул.
— Я видел, куда он выбрасывает тушки.
— И где же они?
— В лесу за Келлнер-холлом, — сообщил я.
— Сколько их там?
— Я не знаю, — ответил я. — Много. В неглубокой могиле.
Арт скептически посмотрел на меня:
— А что-нибудь еще ты видел? Какие-нибудь черные свечи на этой могиле?
— Нет, но…
— Самодельный алтарь? Оскверненное распятие? Может, церемониальный нож?
— Я не знаю, как выглядит оскверненное распятие, — признался я.
Артур Фитч вздохнул.
— Дело в том, что леса вокруг полны койотов и лис. Может ты видел нору койотов. Нечто подобное обугленным костям, которые отмечали вход в пещеру дракона в «Беовульфе». — Он улыбнулся. — С другой стороны, доктор Ланг… Вот уж мерзавец так мерзавец. Мирового класса. Если кто-то и поклоняется дьяволу, то этот самодовольный ублюдок. В прошлом году я переводил и анализировал работу одного поэта шестнадцатого века из бенедиктинцев, Теофило Фоленго. Пришлось ходить к доктору Лангу на занятия по историографии. Он поставил мне «С». Я подал апелляцию в совет, но они защищают своих, все оказалось простой потерей времени…
Арт замолчал. Судя по всему, парень был на грани срыва. Он тер пальцем трубку, и гнев постепенно исчезай с лица.
— А ты уже познакомился с доктором Кейдом? — спросил он.
Я еще не видел этого преподавателя, но слышал о нем. Доктор Кейд читал курс лекции о
