трудно даже заставить выпить.
— Что еще они спрашивали? — поинтересовался я, кусая ноготь большого пальца. Я понял, что делаю, и остановился, но уже после того, как оторвал кусочек кожи. Пошла кровь.
— Это было страшно, — медленно произнес Арт. — Конечно, я находился там по собственной воле, но возникло ощущение, будто я не могу уйти. Не то что они бы что-то сделали, просто создавалось впечатление, будто я должен ответить на все их вопросы. Иначе это покажется странным. Они спрашивали про последний раз, когда мы его видели. Ты помнишь, что мы сказали полиции в тот вечер?
— Конечно, помню. Дэн отправился по делам.
— Они, по крайней мере, раз десять попросили меня это уточнить. «По каким делам? Во что он был одет? Он сказал, когда вернется?» Слава Богу, я помнил, во что Дэн был одет в ночь… несчастного случая.
— В джинсы, — сказал я. — И в зеленый шерстяной свитер. А еще — любимые ботинки, те, коричневые.
— Правда? — Артур нахмурился. — Ты уверен, что это был не синий свитер?
— Уверен.
— Хм-м-м, — Арт зажег бунзеновскую горелку. — Я не сказал им цвет свитера. На таких деталях обычно ловят — на всяких мелочах. Может, у меня паранойя, но создавалось впечатление, будто они хотели, чтобы я противоречил сам себе. Несколько раз спросили, абсолютно ли я уверен во времени его ухода, и я ответил, что нет. Стал бы я обращать на это внимание? Тогда это не было так важно… Следует внимательно отнестись к таким вопросам. Лгуны называют слишком много деталей.
— Ты думаешь, и меня будут допрашивать?
Я не мог представить, что сохраню самообладание при таких обстоятельствах. Достаточно было и собственного внутреннего голоса с обвинениями.
Арт пожал плечами.
— Это имеет смысл, — сказал он. — Просто не знаю, когда они этим займутся. Пожалуйста, подай мне колбу с надписью H2SO4, — попросил он, показав на металлическую полку на стене.
Арт настроил огонь бунзеновской горелки и провел предплечьем по лбу.
Я совру, если скажу, что в глубине души не ожидал появления Дэна в комнате до того, как добрался до стены.
«Одна часть купороса, две части киновари, одна часть растертой в порошок цератонии. Высушивать нагревом, пока не останется серая масса. Потом направить на эту массу открытый огонь, достаточно раскаленный для превращения серой массы в белые кристаллы. Затем их можно растереть в порошок, растворяемый в любой жидкости. После переваривания нескольких гранул все болезни исчезнут, будь то излечиваемые и неизлечимые, известные и неизвестные, а жизнь может продлиться на неопределенный срок, если только Господь не решит иначе…»
— Книга Малезеля очень помогла, — заявил Арт, добавляя небольшое количество порошка медного цвета в тигель. — Но все равно приходится разбираться с христианскими аллегориями, а заодно — с ловушками, установленными в тексах. Иногда авторы дают указания по ядам вместо противоядия — и наоборот. Например, Григорий Нисский считал, что нашел формулу греческого болеутоляющего напитка. Но после того как он дал его выпить дочери во время родовых схваток, та умерла.
В тот день Артур мне многое показал, включая записи, по которым работали он и Дэн, их продвижение вперед за последний год, ошибки и маленькие успехи, которых они добились. Если ничего больше не было, это оказалось впечатляющей демонстрацией настойчивости. Они охватили почти все части света — от китайских рецептов для злополучного «aurum potable» до «lapis philosophorum» — то есть, от «питьевого золота» до «философского камня». Один эксперимент, в частности, включал более пятисот различных комбинаций, а в итоге ничего не дал. Это была попытка вычленить химикаты, которые использовались в универсальном противоядии, впервые обнаруженном в Болонье.
— Просто дурно пахнущее месиво, — заявил Арт.
Таковы были странные действия. Я смотрел, как он смешивает препараты, отделяет и выливает, жжет порошок. Вверх поднимались мерзко пахнущие клубы дыма, жидкость молочного цвета кипела над горелкой, а он собирал испарения в стеклянный колпак. И все это время Артур говорил о наших планах на будущее, об еще одном путешествии, которое он хотел проделать летом. Например, в Венецию, а то и в Микены. Эллен и Хауи вполне могут увязаться следом, а может, еще и Николь — словно между всеми нами не возникло никакого напряжения, и все в порядке. Словно ничего плохого вообще не произошло. По крайней мере, создавалось впечатление, будто эти несколько часов Дэн оставался в живых, находился в доме, играл в карты с Хауи и ждал нашего возвращения на ужин с профессором Кейдом. Пытаясь это отрицать, я понял, что смерть Дэнни навсегда вытатуирована у меня в сознании. Это нестираемая эмоция, она вечно будет влиять на мои решения и действия. Даже чувство вины, которое стало таким вездесущим, что я его больше не замечал, тут ни при чем. Это шрам — рана, которая, как я знал, никогда не заживет. Я смогу только привыкнуть к ней, — и привыкну.
— Посмотри сюда, — сказал Арт и подтолкнул ко мне маленькую книжку, обтянутую тканью. Ни на обложке, ни на корешке не стояло никаких надписей. — Вот труд Антонио Эксили, отравителя семнадцатого века. Ты знаешь, какая это редкость? — Он открыл обложку. — Время с пятнадцатого до конца семнадцатого столетия считалось золотым веком ядов. Очень многие рецепты утеряны. Некоторые существуют, как работа Эксили, но их трудно достать. Я купил эту книгу в Гранаде, в прошлом году. Это один из четырех известных репринтов девятнадцатого века.
— «Similia similibus curentur», — сказал я. — Подобные лекарства подобны. Польза яда заключалась в противоядии, а использование его в такой роли считается одной из немногих средневековых практик, на самом деле продемонстрировавших какую-то ценность.
Артур забрал книгу назад.
— Это часть твоей работы? — спросил я, кивая на книгу.
Он вылил желтоватую жидкость из лабораторного стакана в цилиндрический сосуд из металла и помешал стеклянной палочкой.
— На самом деле, я делаю «Aqua Toffana», — пояснил он. — Любимый яд Медичи. Состоит по большей части из мышьяка и шпанских мушек. Смерть безболезненна, происходит через несколько часов.
Я вспомнил про отравление Арта белладонной в нашем гостиничном номере в Праге, про его рассуждения о том, что вознаграждение пропорционально риску.
Я спросил Артура, для чего предназначается яд.
— Для Дэна, — спокойно ответил он. — Если он гоняется за нами, то я намерен убить его первым.
Он поставил цилиндр на стол и вытер палочку куском ткани.
«Конечно, намерен…»
— Мне надо идти, — сказал я.
Арт показал на дверь кивком головы, а затем принялся переливать желтоватую жидкость в другую чашу.
Я выпил кофе в «Горошине». В одиночестве, забившись в уголок, я чувствовал облегчение, что из-за снега и темноты журналисты покинули университет. Поиски продолжались пятый день, и изначальное возбуждение спало. Все перешло на более профессиональный уровень. Количество местных спасателей и групп уменьшилось и, в конце концов, их распустили. Они уступили место личной команде следователей миссис Хиггинс. Даже со всеми ее связями полиция была готова идти лишь до определенной черты. Судя по сообщениям в газетах и по телевизору, не имелось доказательств какой-то преступной деятельности. Жители Фэрвича начинали ворчать из-за внимания к Дэниелу Хиггинсу, они заявляли, что когда один местный парень потерялся несколько лет назад, никто не уделял ему и половины такого внимания.
При обсуждении причин исчезновения Дэна пресса склонялась к самоубийству. Журналисты считали,
