а просто сходил в душ и оделся. И, прежде чем идти вниз, снова постучал в дверь номера Хью и Кэти. Ответа не было. Он прислонился лбом к двери. Она в постели с Хью? Он этого не переживет. Она снова сделала это с ним.
В отчаянии он решил немного прогуляться, потому что сидеть в своей комнате он больше не мог, да и от их номера ему хотелось быть подальше. Он спустился вниз и с удивлением увидел Кэти, сидящую в одиночестве в столовой и просматривающую меню. Несколько секунд он смотрел на нее, прежде чем набрался храбрости подойти. После завтрака он позвонил Джеральдине. Она была счастлива слышать его, и он почувствовал себя спокойнее и совершенно забыл о чувстве вины из-за поцелуя с Кэти.
Его мать отрезала ему еще кусок шоколадного пудинга. Если она права: что-то, чему суждено быть, сбудется, – это меняет ситуацию. Одно недоразумение можно списать на неудачу. Но два? Если ему суждено быть с Кэти, то такие ужасные вещи не случались бы. Им просто не суждено быть вместе.
Жуя пудинг, он думал о том первом ужасном свидании, которое Кэти называла «приступом паники». А правда ли это был приступ? Он не знал, верить ее словам или нет. Когда она бросила его в ресторане, он никогда еще не был так одинок в своей жизни. Как беспризорник. Как сирота. Это был худший разрыв отношений, о котором он когда-либо слышал. Поэтому когда Джеральдина позвонила ему на следующее утро, он почти упал в ее объятия. Им понадобился всего лишь месяц, чтобы войти в прежний ритм, и он почти не заметил, как это случилось. Он никогда не хотел бы еще раз пережить такую ночь. Но, благодаря все той же Кэти Симмондс, он снова пережил катастрофу. Лучше держаться подальше от таких девушек. Джеральдина подходит ему. Она должна.
Да, он был похож на мать. Он представил себе, какой она была – стеснительная семнадцатилетняя девушка из деревни, выходящая замуж за человека на пятнадцать лет старше нее и уже сделавшего себе имя. Но она это сделала.
– Мама, – осторожно спросил он, – а ты когда-нибудь сожалела о своем выборе?
– Конечно нет, дорогой. Я просто была молодой и глупой, – она хихикнула и прошептала: – Я очень боялась первой брачной ночи.
Написание книги, как показалось Кэти, было похоже на занятие любовью. Нужно было просто расслабиться и дать этому случиться. Бедный Джон, может, поэтому ему так тяжело. Она вздохнула. Наверное, он плохой любовник. Может, даже стоит ему об этом сказать, конечно, осторожно и ненавязчиво. Просто сказать ему, что есть люди, которые рождены, чтобы писать, а есть и такие, что нет. Это как некоторым дано взобраться на Эверест, а некоторые никогда не смогут. Может, у них нет мотивации. Или предназначения. Или они не любят холод. Это неважно. Писать – не значит просто писать. Это значит, что нужно владеть всеми факторами, ни один из которых нельзя упустить, иначе все развалится. Как карточный домик! Точно! Именно на это и похоже писательство. Нужна каждая карта, чтобы построить домик. И нижняя карта не менее важна, чем верхняя, возможно, она даже более важная. А если одна из карт неправильно положена, весь домик просто упадет. Если думать об этом, то понимаешь, как это трагично. «О бедный, бедный Джон», – подумала Кэти и снова положила пальцы на клавиатуру.
Держась за руки, Мэтт и Дженнифер медленно шли к дому родителей девушки. Мэтт был рад тому, что они держались за руки, ведь это доказывало, что она не против его прикосновений, а еще это удерживало его от падения лицом вниз.
Он был рад, что она не чувствовала себя обязанной объяснять ему, почему опоздала на сорок пять минут. Это доказывало, что она ему доверяет, ведет себя с ним непринужденно и очень естественно. Он был очарован ее рассказами о дерьмовой работе и дерьмовых друзьях. Он всегда знал, что они с Евой не такие уж и закадычные приятельницы. Он был немного шокирован тем, что Дженнифер не только была старше его, но и не подрабатывала на каникулах. Она вообще бросила школу и работала на обычной работе, обычный рабочий день. Он решил, что попозже, может, когда она приедет к нему в университет, он попытается убедить ее вернуться к учебе. И она полюбит его за то, что он помог ей изменить жизнь.
Поднимаясь вверх по дороге, он стал напевать какую-то песенку, которая перешла в смех, когда они подошли к дому ее родителей. Она захихикала и зашикала на него, а когда они приблизились к ее дому, положила пальцы ему на губы. Ему так понравилось это, что он запел еще громче. Он не мог поверить – ее пальцы на его губах! И вообще, она так близко. Неужели он поцелует божественную Дженнифер? Он запел еще громче.
Кэти не могла понять литературных критиков. Сначала они возводят тебя на пьедестал, который тебе не нужен, рукоплеща твоему дебюту и называя его чудом, а потом смешивают с грязью вторую книгу, называя тебя «бывшим». Разве они не слышали о «проклятии второй книги»? Как можно наслаждаться своим даром, если полстраны сидит и ждет, когда ты провалишься? Можно поспорить, что ни один из них не сумеет написать книгу. Конечно, легко критиковать кого-то другого, а что, если поставить себя на его место? Надо уметь писать так, чтобы читатели не искали в твоей книге «призраков прошлого». Всех этих бывших парней, и потенциальных тоже, и будущих бывших тоже. И старых друзей, и врагов, и семью, и так далее. А потом все эти вопросы – а правда, что все герои вымышлены? А ты использовала книгу в качестве мести кому-нибудь? А не я ли это в твоей книге? А это твоя мать? А это Дэн?
О! Это слишком много. Понравилось бы им, если бы она публично критиковала их работу?
А правда, разве каждый писатель наслаждается тем, что пишет? Это один из извечных вопросов. Она просто жертва своего дара. Она не выбирала его, это он выбрал ее.
Кэти положила руки на клавиатуру и начала сначала.
Мэтт был на полпути обратно, прежде чем сумел осознать то, что произошло. О господи, она была богиней. И он чувствовал ее грудь. Мэтт посмотрел на свои руки, воскрешая в памяти момент.
Он просто стоял там, ничего не ожидая, просто ждал, чтобы пожелать ей спокойной ночи и, возможно, если посчастливится, получить поцелуй в щеку, но нет! Она поцеловала его в губы – поцелуем, не оставляющим сомнений, что это еще не все.
А потом, когда он думал, что это все, она неожиданно продала душу дьяволу. Он полностью растворился в мгновении, пытаясь навсегда запомнить его. Вся его жизнь больше не имела значения. Ничего не имело значения. Все было здесь и сейчас. Это было настоящее, это была жизнь, это была смерть, это было…
А потом он ощупывал дрожащими пальцами застегнутую молнию на ее брюках.
Драгоценные секунды были упущены, в доме ее родителей зажегся свет, и она отпрыгнула от Мэтта, отрывая его руки от своего тела, открыла переднюю дверь, улыбнулась и исчезла.
А он стоял и смотрел на закрытую дверь, смущенный и настолько счастливый, что готов был жить вечно, и настолько счастливый, что готов был умереть.
– Привет, – сказал Джон, присаживаясь на кровать Кэти.
Ответа не было.
Кэти сидела за столом, руки висели по бокам, голова лежала на клавиатуре. Неожиданно она подняла голову.
– Ты в порядке? – спросил Джон. – Ты пропустила «Большого брата».
– Угу, – ответила она.
– Как продвигается дело?
– Одно предложение, – голова Кэти снова упала на клавиатуру.
Джон растянулся на кровати и рассмеялся.
– Это ужасно, – простонала Кэти, – я писала это чертово предложение четыре часа, и оно ужасно. Я только что перечитала его после перерыва и… – Она заплакала. – В нем нет глагола.
Джон расправил плечи.
– Добро пожаловать в мой мир, – провозгласил он.
24
Сидя на полу своей квартиры, Дэн отключил телефон и бросил его на диван. Взял листок, лежащий у его ног, и вычеркнул оттуда еще одно имя. Он был рад, что Кэти вернулась в кафе. Он надеялся, что она чувствует себя лучше. Возможно, Сьюки перестанет так странно себя вести. Он тяжело вздохнул. Осталось всего два дня до летней вечеринки в кафе. Рассказать ей обо всем сейчас или уже после? Он понимал, что лучше рассказать ей обо всем прежде, чем об этом узнают остальные. Проблема была в том, что чем больше он откладывал это, тем меньше сил у него оставалось и тем тяжелее было начать разговор.
