Повседневная жизнь Петра Великого и его сподвижников

фрегатов». Она была построена летом 1703 года в самом центре города — на Троицкой площади у Петровского моста. Это первое в Петербурге предприятие общественного питания завел датчанин из Гамбурга Иоганн Фельтен, ставший вскоре царским кухмейстером. «Австерия» не предназначалась для обслуживания представителей низших сословий; солдаты, матросы, работные люди питались в харчевнях. А на огонек к Фельтену заглядывали чиновники, офицеры, корабельные и парусные мастера, купцы. Многочисленных посетителей привлекали приемлемые цены, широкий выбор приготавливаемых на заказ блюд, высокий уровень обслуживания⁽²²⁶⁾. Здесь продавали вино, водку, пиво, мед, табак и карты. Царь и вельможи часто заходили сюда среди дня выпить рюмку водки и закусить, а по вечерам порой устраивались шумные застолья. Например, 5 ноября 1704 года после закладки Адмиралтейства Петр и его приближенные, как записано в «Походном журнале», «были в Овстерии и веселились»⁽²²⁷⁾. После назначения Фельтена в конце 1704 года царским кухмейстером его заведение стало пользоваться еще большей популярностью. В нем «каждую пятницу при желании сходились знатнейшие господа и офицеры, русские и немцы». За угощение они платили Фельтену по дукату, и «порой в день набиралось 30, 40 и более дукатов»⁽²²⁸⁾.

В этом заведении Петр I часто отмечал новогодние и другие праздники. Так, 2 января 1716 года государь и Меншиков в шесть часов пополудни «отъехали в австерию, где были господа генералы, сенаторы и министры и другие знатные особы и чюжестранных дворов резиденты и посланники. И отчасти веселясь, в 7-м часу зажгли феэрверк, на котором написано было 'виктория', в середине ветвь и другие фигуры. По созжении оного пускали довольно ракет и бомб; по окончании оного, паки быв мало в австерии, разъехались по домам»⁽²²⁹⁾. Еженедельные собрания в заведении Фельтена явились в какой-то мере предтечей знаменитых ассамблей, которые начали проводиться в Петербурге с 27 ноября 1718 года.

Испокон веков и до наших дней пиры на Руси не ограничивались простым употреблением пищи. Их важное значение в русской жизни отметил наблюдательный и практичный Юст Юль: «В России пиры и обеды — самые удобные случаи для улаживания дел: тут, за стаканом вина, обсуждаются и решаются все вопросы»⁽²³⁰⁾.

Следует особо остановиться на окружении Петра I, присутствовавшем при его трапезах и пирах. И. Г. Корб уже в 1699 году отметил стремление молодого царя отказаться от старомосковских обычаев русских государей обедать в гордом одиночестве. «Прежние цари, — подчеркивает австрийский дипломат, — строже наблюдали дворские обычаи: они, никого не допуская к своему столу, одни обедали и только для изъявления особенной милости некоторым боярам обыкновенно посылали им некоторые кушанья со своего стола. Но нынешний царь считает немалой обидой для царей лишать их приятности общества с частными людьми. Он говорит: 'С какой стати одних только царей подчинять варварскому, бесчеловечному закону: ни с кем не быть в сношениях!' Поэтому, часто отступая от правил гордости, царь обедает не один, но кушает и беседует со своими советниками, с немецкими офицерами, с купцами и даже с посланниками иностранных государей. Это весьма не нравится московитянам, но и они, хотя их лбы частенько-таки невольно морщатся, подражают царю и с умилением в лице беседуют со своими сотоварищами, так как они должны повиноваться царю»⁽²³¹⁾.

Дороги, экипажи, кони

Главными транспортными магистралями России в петровское время (как, впрочем, и раньше) являлись реки. Их общая протяженность составляла более ста тысяч верст, и почти треть из них были судоходными. При Петре I было начато строительство первых каналов в России, однако при жизни царя- реформатора удалось завершить лишь один его замысел — устройство Вышневолоцкого водного пути, связывавшего Балтийское побережье с бассейном Волги⁽²³²⁾ .

Петр I предпочитал, насколько возможно, передвигаться по воде. Из Петербурга он доплывал по Финскому заливу на яхтах или шнявах до Нарвы и Дерпта, из Дерпта по Чудскому озеру добирался до Олонецкой верфи. В июне 1705 года государь спустился по Западной Двине от Витебска до Полоцка, в мае 1706-го прошел по реке Великой «от Гдова до Пскова водяным путем на шхутах[50]», а затем проплыл вниз по Днепру от Смоленска до Орши. В конце того же месяца и в начале следующего он добрался по Десне от Чернигова до Киева⁽²³³⁾ . С 19 по 22 октября 1707 года Петр проделал путь от Великих Лук через Новгород до Старой Ладоги «рекою Ловотью (Ловатью. — В.Н.), водяным путем»⁽²³⁴⁾. От Воронежа царь многократно совершал плавания до Азова. Перемещение по водным путям осуществлялось гораздо быстрее, чем посуху, по привычному российскому бездорожью. Кроме того, такие путешествия соответствовали пристрастию государя к воде.

Да и сухопутные дороги были связаны с водными путями. В зимнее время передвижение на санях зачастую осуществлялось по руслу замерзших рек.

Транспортным центром была Москва, из которой начиналось несколько больших трактов: на Ярославль, Вологду и Холмогоры к Архангельску (ее ответвление шло от Ярославля на восток через Соль Вычегодскую на Урал и в Сибирь); на Владимир и Нижний Новгород вдоль Волги к Астрахани; на Коломну к Рязани; на Серпухов, Тулу и Курск, далее на юг; на Калугу к Киеву; на Волоколамск и Ржев; на Можайск и Вязьму к Смоленску; на Тверь к Новгороду; на Дмитров и Кашин к Устюжне⁽²³⁵⁾.

С первого десятилетия XVIII века особое значение приобрела дорога из Москвы через Тверь и Новгород в Петербург. В петровское царствование она интенсивно строилась и постоянно ремонтировалась. Прямого пути от Новгорода к Петербургу не было, поэтому в конце 1705 года Петр I направил для геодезических измерений и проектирования дороги преподавателей Навигацкой школы шотландских математиков А. Д. Фарварсона и С. Гвина. Через несколько лет они проложили на карте совершенно прямую трассу между старой и новой столицами. По замыслу Петра I Московско-Петербургская дорога должна была иметь твердое покрытие в виде сплошного бревенчатого настила, на который укладывалась глина. Однако от частых дождей дорожный грунт то и дело превращался в непролазную грязь⁽²³⁶⁾.

На дальние расстояния обычно ездили на ямских лошадях. X. Ф. Вебер описал свои впечатления от ямщиков: «Возящие проезжих почтальоны или извозчики носят… крестьянскую одежду и вместо почтового рожка очень звонко свищут губами; этим же свистом подгоняют они лошадей и поворачивают с дороги встречных проезжих. Приезжая на следующую станцию, они поднимают громкий крик перед станционным домом и кричат: 'давай!', т. е. давай лошадей, до тех пор, пока не запрягут новых лошадей и не поедут далее. Они гонят лошадей всегда в галоп, чуть только позволяет дорога, хотя седоки и не требуют этого»⁽²³⁷⁾.

По данным Юста Юля, в конце 1709 года на дороге от Петербурга до Москвы при расстоянии в 742 версты было девять ямских станций. Наибольшее расстояние (170 верст) составлял путь от столицы до Новгорода, самым коротким (20 верст) был перегон от Новгорода до Бронницы⁽²³⁸⁾. Шестью годами позже Вебер насчитал на этой дороге уже 24 почтовые станции на расстоянии четырех-пяти миль друг от друга (немецкая миля была равна семи верстам). Дипломат отметил: «…на каждой станции стоят 20 и более почтовых лошадей, содержимых особыми, приставленными для того крестьянами, кои, получая ничтожные почтовые деньги с проезжающих, освобождаются от всех других повинностей и служат только для провоза проезжающих. Такое удобство и дешевизна езды очень облегчают двор и купцов в их путешествиях между Петербургом, Москвою и Архангельском, которые иначе совершались бы с великими трудностями»⁽²³⁹⁾.

В официальных документах петровского времени упоминаются ямские и почтовые лошади. Голштинский камер-юнкер Берхгольц поясняет разницу: «…с первыми нужно ехать три и четыре станции,