5. Различные стихотворения и прозаические сочинения Пушкина и других лиц.
6. Письма, принадлежащие Г-же Пушкиной и
7. Пакет с билетами. Следующая запись касается двух дней работы – 9 и 10 февраля. В эти дни бумаги поэта были рассортированы следующим образом:
1. Выписки для Истории Петра Первого.
2. Выписки для Истории Пугачевского бунта и черновые рукописи сей истории.
3, 4, 5, 6 и 7. Разные черновые рукописи и изорванные бумаги Пушкина.
8. Бумаги Генерал-Адъютанта Графа Бенкендорфа. 9 и 10. Чужие манускрипты для «Современника».
11. Чужие стихотворения.
12. Письма Пушкина.
13. Письма князя Вяземского.
14. Письма Дельвига.
15. Письма Рылеева.
16. Бумаги, принадлежащие Князю Долгорукову.
17. Казенные бумаги.
18. Разные чужие бумаги.
19. Письма Жуковского.
20. Бумаги, данные Тургеневым Пушкину для «Современника».
21. Разные старые документы. 22 и 23. Письма разных лиц. 24 и 25. Денежные счета.
26. Деловые бумаги.
27. Просмотренные и ничего в себе не заключающие записки.
28. Манускрипты Пушкина, писанные карандашом.
29. Пушкина портфель с разными черновыми бумагами.
30. Разные бумаги.
31. 19 книг, содержащих в себе черновые сочинения Пушкина.
32. Манускрипты Пушкина и других лиц.
33. Связка старинных рукописей.
34. 20 старинных рукописей в переплетах.
35. Стихотворения Пушкина и других лиц 2.
36. Рукопись «Капитанская дочка».[172] 11 и 12 февраля были посвящены чтению писем Вяземского.
13 февраля сделана запись о том, что окончено чтение писем Вяземского, Рылеева, Дельвига, а также то, что письма Жуковского с разрешения Бенкендорфа возвращены адресату («4 нумера связок»).
15, 16 и 17 февраля «прочитаны собственные письма Пушкина», а также письма различных лиц к нему (всего 84 адресатов). Среди них поэты, писатели и публицисты: Чаадаев, Катенин, Одоевский, Дурова, Полевой, Лажечников, Погодин, Баратынский, Крылов, Денис Давыдов, Ишимова, Хвостов, Козлов, Плетнев, Сенковский и другие. В пушкинском архиве сохранились и письма друзей-декабристов: Розена, Михаила Орлова, Кюхельбекера, Сергея Волконского и других. Протокол осмотра бумаг зафиксировал и находящиеся в них письма фон Фока, а также «полицейских» литераторов Греча и Булгарина.
19 февраля просмотрены собранные поэтом материалы к «Истории Петра I», «Истории Пугачевского бунта», рукописи разных авторов для «Современника», а также бывшие тогда секретными «Записки о жизни и смерти Екатерины II» (на французском языке, в двух книгах).
20 февраля «пронумеровано и прошнуровано» 16 тетрадей «в лист» (среди них рукописи очерков «Радищев» и «Путешествие в Арзрум»), две тетради «в четвертушку и осьмушку») и девять пакетов с отдельными листами, «пересмотрены» рукописи стихотворений Пушкина, рукописи для «Современника», выписки для «Истории Петра I» и «Истории Пугачевского бунта». 22 февраля «пронумеровано» 18 «переплетных книг с черновыми сочинениями Пушкина». 23 и 24 февраля «пересмотрены» «прозаические отрывки в тетрадях» (16 тетрадей) и «прозаические отрывки на отдельных листах».
25 февраля «составлена опись всем вообще бумагам и чрез Г-на Генерал-Адъютанта Графа Бенкендорфа представлена Государю Императору». 27 февраля «Вручены Дейст. Ст. Сов. Жуковскому все бумаги, по собственноручным отметкам
Такова была процедура посмертного обыска. Каковы же его итоги? Что компрометирующего нашли жандармы в рукописях поэта? Лучше всего на этот вопрос ответил в письме к Бенкендорфу Жуковский: «Одним словом, нового предосудительного не нашлось ничего и не могло быть найдено. Старое, писанное в первой молодости, то именно, около чего вертелись все предубеждения, на нем лежавшие, все, как видно, было им самим уничтожено (сколько можно судить теперь); в бумагах его не осталось и черновых рукописей».[174] При этом Жуковский из благих побуждений по-своему объяснял и причины отсутствия крамольных рукописей в архиве поэта. Он убеждал шефа жандармов в том, что Пушкин в зрелые годы переродился и стал едва ли не апологетом монархизма и христианства. Разумеется, политические взгляды Пушкина, как будет рассмотрено ниже, не оставались неизменными, они менялись. Но тот облик поэта, который пытался воспроизвести Жуковский, в действительности был далек от оригинала. Да, кстати, ни царь, ни Бенкендорф и не поверили этому. Дело с отсутствием в архиве поэта «крамолы» заключалось совсем в ином. Зрелый Пушкин – это уже не тот юноша, который едва ли не на всех углах отпускал шутки в адрес царя и его сановников. Еще в молодости он накрепко усвоил уроки того, как легко в России можно оказаться в ссылке, тюрьме или на каторге. Он всегда помнил о своей судьбе поднадзорного и политически неблагонадежного. Держать поэтому какой-то компрометирующий материал он был вовсе не намерен, так как за это пришлось бы заплатить слишком дорогой ценой не только ему, но и его семье.
На этом можно было бы и поставить точку в повествовании о посмертной форме надзора за поэтом, если бы не одна деталь этого обыска, так ярко характеризующая нравы Бенкендорфа и его «конторы». Еще до похорон поэта жандармское ведомство пыталось уличить Жуковского в том, что он будто бы похитил какие-то материалы, чтобы утаить их от жандармского осмотра. Вот как об этом рассказывает в упоминавшемся уже письме к Бенкендорфу сам Жуковский: «Но я услышал от генерала Дубельта, что ваше сиятельство получили известие о похищении трех пакетов от лица доверенного (de haute volee). Это доверенное лицо могло подсмотреть за мною только в
