смело и открыто, кто понурился. Но, подумал я, других пока не будет, вот это наше нынешнее воинство. Это же люди, русские люди, овцы стада Христова. Душу Господь положил за своих овец. Я выпрямился и объявил:
- Заканчиваем военный совет. Живём спокойно, без паники, с молитвой. В трезвости. Готовимся к прорыву блокады, к выходу на Большую землю. Сухари, хлеб, теплую одежду. Час на сборы.
- Постойте, - напряженно и порывисто сказал Алёша, - мне надо сказать. Обязательно. Как-то вдохновить. Вот… - Видно было, он волнуется. - Мы обречены.
- Почему это? - вскинулся оборонщик. - Прорвемся! Я танковое кончал.
- Обречены на смерть. Раз мы живые, значит, умрем. И если не за Христа, не за Россию, то попадём в пламя сжигающей совести, в угрызение мук душевных. Адское пламя - это же не выдумка. Подержите ладонь над свечой - больно, а там страшнее, там не руку, а всего себя не отдёрнешь. Мы - русские, у нас нет выхода, и мы - самые счастливые. Живём всех тяжелее, самый тяжелый Крест несём, именно нам доверил его Господь. И надо так его нести, будто мы сами этого хотели. Верит в нас Господь. Дано нам мужество и мудрость, любовь и смирение. Вот такие мы: гонимые, непонимаемые, всех жалеющие, всех спасающие, непобеждённые и непо-беждаемые.
- Слеза, слеза, чувствую - пробило. Да, непобеждаемые! - воскликнул оборонщик. - С детства не плакал. И не стыжусь, и рад. Ну, умрем, но ведь не зря.
- Говори, Алёшка, - одобрил Георгий.
- Да, да! - подтвердил агроном Вася.
- Говори, запомню! - сказал социолог Ахрипов.
- Это хорошие слёзы, дядя Серёжа, хорошие. - Голос Алёши окреп, стал уверенным. - Это знак и внутреннего Креста. Пора пробудиться нам! - чеканил Алёша. - Ночь прошла, а день приближается. Отвергнем дела тьмы, облечемся в оружие света. Ныне спасение ближе к нам, чем когда-либо.
- А?! - Я восторженно ткнул оборонщика в бок. - Есть, брат, на кого Россию оставить. Значит, ты раб Божий Сергий?
- Так получается.
- А у Ильича как имя?
- Самое русское - Николай. Да у всех тут нормальные.
- Час на сборы! - повторил я.
Пошел и сам собираться. А что было собирать? Если ещё после приезда и сумка моя была не разобрана. Да я уже и забыл, что в ней. Взять? Нет. Брысь под лавку. Может, ещё меня дождешься.
СКОРО УТРО, НО ЕЩЕ НОЧЬ
Аркаша храпел на полу. Генат спал сидя, уронив голову на стол и используя тарелку вместо подушки. Людмила, театрально жестикулируя, громко говорила:
- Дочка, того ли я вожделела, того ли алкала душа моя? Деточка, не начинай топтать тропинки моей судьбы. Не пей, прежде всего. Ведь перед тобою не мать, а приспособление для производства себе подобных, устройство такое рождательное. Таких, как я, и таких, как ты, начинают разводить искусственно, сечёшь? Ты захочешь сказать: папа, а где я его тебе возьму? Где?
Людмила увидела меня, но даже и взгляд не остановила. Юля таскала на кухню посуду.
- Ну что, медовый месяц начался? - бодро спросил я. Юля брезгливо дернула плечиком. Когда она проходила мимо, я торопливо, шепотом, произнес:
- Оденься, выйди через минуту. - А вслух заметил: - Людмила, отдыхай. Все тут в вашем распоряжении, сегодня нашествия не будет.
- А со мной выпьешь? - спросила она. - Фигурально говоря? Или отцвела уж давно хризантема, и не только в саду?
- Мам, сказано тебе! Отдыхай! - прикрикнула Юля.
Я вышел и ходил у избы, глядя на звезды и читая Иисусову молитву. Нашел Полярную, безобманную звезду, сориентировался. Если мы на северо-восток от Москвы, значит, двигаться будем на юго-запад.
Юля выскочила в накинутом на плечи мужском полушубке. Бросилась на шею.
- Прямо стихи, - сказал я. - В литобледенение, помню, ходил один дядечка, он писал: 'Я помню чудное мгновенье, ко мне ты бросилась на шею и вот висишь уж сорок лет'.
- А мне и минуты нельзя повисеть?
- Юля, соедини меня с Викой.
- Зачем с Викой? Я уже знаю, что ты больше Лорке понравился. Да я не ревную, родня будем. Я-то, конечно, сама вообразила. Ты мне улыбнулся, я уже и сестричкам разбакланила, что выполнила приказ тебя охмурить. 'Мне стало очень весело', - сестричкам я сэмэсила. Я честно думала, что у нас с тобой всё будет чики-пики.
- Налаживай жизнь с Геной. Отучи от вина.
- Какая жизнь? Ты откуда рухнул? Мы же безчувственные, мы же новая порода женщин, нас вывели искусственно.
- Юля, соедини меня с Викой.
- У-у, какой. Вот чем загружаешь. А не спросил, можно ли.
- Вы сообщаетесь, значит, можно.
Юля достала сотовый и мелконько, крашеным ноготком, в него поклевала. Подождала.
- Это я, - сказала она, - не спишь? Да какая свадьба, постная комедия. Жених хрюкает в салате. Слушай, тут ты нужна. Передаю трубку.
- Вика, - торопливо и напористо сказал я, - соедини меня с Гусени-чем. У него я был. После вас. Меня к нему завезли. Надо договорить. Соедини. - В телефоне молчали, и я спросил Юлю: - Тебе Вика отвечала? Что ж она молчит? - Вдруг в трубке раздался четкий мужской голос:
- Слушаю вас. Чему обязан?
- Если поздно, извините. Могу ли я говорить открытым текстом?
- Да. Такой роскошью в своих телефонах я располагаю.
- Мне надо этих ученых вернуть их семьям.
- Задачка. - Он помолчал, потом даже усмехнулся. - Узнаю рус-
ских - сам погибай, товарища выручай. - Ещё помолчал, ещё хмыкнул. - А если и семей уже нет? Не лучше ли и им вслед за родными?
- Не лучше. Они нужны России.
- Почему они? Россия богата умами. Купим новых.
- Эти не продажны. Ваше упование на деньги тупиково. Это тактика. Стратегически победит душа.
- Не надо метафизики. Я подумаю. Всё скажет Вика. На прощание вопрос: нам придётся говорить: 'Ты победил, Галилеянин?'
- Конечно. Христос всегда Тот же. И был, и есть, и будет. Он - Камень, на Котором стоит мироздание. Он вечен и безсмертен. Его ли колебать? Милосерден Господь, но есть же и Божий гнев. Возьмёт да стряхнет… Вы спали, наверное, уже?
- Это вы спите, а мы не спим.
- Я могу и дальше продолжить: 'Вы устаете, а мы не устаем, вы мало едите, мы вообще можем не есть, так? Но терпения, но смирения нет у вас.'
- Антоний? Помню. Что ж, простимся? Стоп! - резко остановил он прощание. - Значит, есть свобода воли, но есть и безсмертие души?
- Да.
- Но если я со своей свободой воли не хочу безсмертия души? Свобода выбора дана мне Богом, и Он же меня её лишает, это как? Нелогично.
- Но надо же когда-то и отвечать за свои дела на земле. Да и нам ли решать за Бога. И чем плохо - предстать с чистой совестью пред Всевышним?
