легкой, таинственной и. недоступной.
Да что в конце концов?!. Даже медведей дрессируют и учат плясать! Неужели же я не смогу сделать из нее достойную офицерскую жену?…
В дикой феерической тоске, изнемогая длинными полярными ночами от гормональной пульсации, не находившей выхода, я решил написать ей в Германию.
Всю зиму и весну в ожидании начала навигации и первого парохода я писал и переписывал письмо, покаянное, молящее. Мол, так и так, был, увы, неправ, заблуждался, ошибался, в чем теперь жестоко раскаиваюсь, несомненно любил ее и люблю, и женюсь обязательно, и еще что-то скулил глупое, жалкое и просящее - что именно, сейчас уже не помню.
Содержалась в моем послании кроме лирики, эмоций и сугубо житейская практическая информация: что получаю я здесь, на Чукотке, северный обильный паек, примерно вдвое больший, чем в Германии, двойной должностной оклад, не считая денег за звание и надбавку за выслугу лет, что год службы здесь засчитывается за два, отчего уже к осени я должен получить звание 'капитан'; сообщал я также Полине, что, если она приедет ко мне, то как жена офицера тоже будет получать бесплатно этот замечательный северный паек, а именно: хлеба из ржаной или обойной муки 900 гр., крупы разной - 140, мяса - 200, рыбы - 150, жиров - 50, сала - 40, яичного порошка - 11, сухого молока - 15, сахара - 50, соли - 30, рыбных консервов - 100, печенья - 40 граммов в сутки и так далее.
У писаря строевой части я достал несколько листов трофейной веленевой бумаги и уже в мае переписал письмо начисто, старательно и аккуратно.
В последний момент я обнаружил, что забыл кое-что дописать: помня, что Полина любила выпить, я ей клятвенно пообещал отдавать полностью получаемые ежедневно к обеду в качестве водочного пайка 42 грамма спирта.
Помню, что в постскриптуме после заключительных заверений в любви и крепких поцелуев - 'ты меня лю, ты меня хо?', - я еще решил добавить к перечню пайка 30 граммов макарон и 35 граммов подболточной муки4. Сообщал, что вслед за письмом постараюсь оформить вызов и проездные документы, чтобы она уже как 'жена старшего лейтенанта Федотова В. П.' могла ко мне приехать на Чукотку.
Еще перед Новым годом я при случае командиру бригады расписал трогательнейшую историю: в Германии осталась моя невеста (то есть безусловно единственная), вольнонаемная воинской части (что для него, приученного к бдительности, означало - проверенная), к тому же - участница Отечественной войны (что у него, бывалого фронтовика, воевавшего с Германией и Японией, не могло не вызывать уважения). Мол, уезжая спешно из Германии (что было истинной правдой), я не успел оформить с ней брак (и мысли такой не имел!). Сейчас же страдаю безмерно и она там сохнет и мучается, самое же ужасное, что она. беременна и скоро должна родить.
Собственно, начиная разговор с полковником, я и представить себе не мог, куда заведет меня безответственное воображение и что буквально через минуту возникнет ребенок, но уж как-то так получилось, что меня вдруг понесло. понесло, остановиться я уже не мог, не держали тормоза, причем, когда я упомянул о беременности, голос у меня от полноты чувств задрожал, комок встал в горле, на глазах проступили слезы, и во мне вдруг пробудились огромные отцовские чувства. В детстве со мной такое случалось не раз: на меня будто что-то накатывало, я вдруг на ровном месте начинал сочинять, а потом, чтобы поверили, на ходу добавлял всякие подробности, в которые начинал верить сам, взрослые все понимали и только улыбались на мое безобидное вранье.
В разговоре с полковником ложь была перемешана с правдой. Я несомненно спекулировал на добром, отеческом отношении ко мне полковника,
4 Неверно и неточно. В примечании к приказу НКО СССР № 61 от 15 сентября 1945 года в пункте 1 специально оговаривалось, что 'из 35 граммов подболточной муки 15 граммов выделяется на приготовление жидких питьевых дрожжей с целью предотвращения авитаминоза'. Рыбные консервы и печенье выдавались по этому приказу только офицерам, а их женам не были положены.
но, как офицер, я был на хорошем счету, по службе до этого никогда и никого не обманывал и надеялся, что он мне поверит.
Меж тем из Германии я убыл седьмого июля прошлого года и, следовательно, беременность у моей 'невесты' длилась по крайней мере… одиннадцать месяцев. Я сообразил, в какое дерьмо я чуть было не попал, но командир моим душераздирающим россказням поверил.
- Напиши рапорт, - приказал он.
Более того, он сказал мне, что летом в расположении полка для семейных офицеров будет построено несколько дощато-засыпных домиков и что в одном из этих домиков моей молодой семье, как имеющей грудного ребенка, будет выделена комнатка.
И я написал, а он без свидетельства или справки о браке, игнорируя соответствующее приказание, на свой страх и риск, без каких-либо колебаний, начертал на рапорте резолюцию: 'Нач. штаба. Оформить'.
Только получив на руки подписанное должностными лицами, с печатями и штампами, разрешение, я незамедлительно оформил вызов и проездные документы 'жене старшего лейтенанта Федотова В. П. - Кузовлевой Полине Кузьминичне с ребенком' и отправил их вслед за письмом.
.Письмо мое вернулось месяцев через семь, когда уже заканчивалась навигация, с пометкой на конверте: 'Выбыла по демобилизации'.
АЛЕКСАНДР ЩЕРБАКОВ
Мой род пахал извечно землю У Жигулей и у Саян, И я в душе горжусь доселе Происхожденьем из крестьян.
Но этой гордостью без чванства Я отмежёван навсегда От тех, кто вышел из дворянства И снова метит в господа.
Как будто тем уже, что 'вышел', Достоин чести и похвал… Вот минет смута, и возвышен Тот будет снова, кто пахал.
Во глубине сибирской Азии, Где Енисей берёт разбег, Рифмую я свои фантазии, Безвестный, нищий человек.
Из недоходного - в отходные Моё скатилось ремесло. Теперь поэзия не модная, Всех на торговлю понесло.
Всё продаётся-покупается: Талант, и слава, и чины. Менялы в золоте купаются, Бал правят слуги сатаны.
И, обобрав страну-покорницу, Регочут эти холуи Над нами, кто трудами кормится И если пьёт, то на свои.
