Разведывательные американские самолеты стали регулярно появляться над расположением нашей бригады, совершая облеты территории.
Если всего год назад я требовал от своих бойцов мгновенного распознавания в воздухе 'мессершмитов' и 'фокке-вульфов', то теперь я изучал с личным составом силуэты и опознавательные знаки 'боингов', 'либерейто-ров', 'лайтингов' и 'мустангов': они базировались на аэродромах в городе Ном, полуострове Сьюард (Аляска) и острове Большой Диомид.
В мае это были легкие двухмоторные разведывательные самолеты, сопровождавшие подлодки, они нагло, на предельно низкой высоте в шестьсот метров - мы даже могли рассмотреть лицо пилота - кружили над нашими головами и проводили аэрофотосъемку.
К концу лета, когда надводным кораблям уже трудно было проходить в Берингов пролив, в воздухе стали появляться четырехмоторные бомбардировщики типа Б-19, Б-24 и Б-34.
Со времени учебного смотра мы находились в состоянии повседневной боевой готовности. В соответствии с директивой ВС ДВВО все части и соединения корпуса усиленно готовились к проведению в районе Анадыря и бухты Провидения двусторонних больших тактических учений. Тема для одной стороны - 'Высадка десанта на самоходных баржах через пролив на морское побережье с целью захвата плацдарма'. Задача, которая стояла перед нашей бригадой, - 'Организация обороны морского побережья, отражение и уничтожение десанта противника'. Этим учениям придавалось большое значение: надо было определить степень и уровень готовности передо-
вых сухопутных отрядов на случай внезапного нападения на нас американцев - высадки морского, а, возможно, одновременно и воздушного десанта.
Наблюдать за учениями должны были прибыть сам командующий Дальневосточным военным округом генерал армии Пуркаев, член Военного Совета округа генерал-лейтенант Леонов с группой генералов и офицеров штаба округа.
Люди были подняты в пять утра и уже более двух часов томились в траншеях, дрожа в ватниках под холодным дождем.
Взводом, а затем ротой я уже командовал четвертый год и знал, как плохо, вредно, перед боем, перед смотром или учением передерживать людей, особенно в непогоду - они перегорают и действуют потом значительно хуже.
Я обратился к командиру батальона по уставу и, отдав честь, попросил разрешения до прибытия поверяющих укрыть в палатках от дождя не только штаб, но и людей. Он посмотрел на меня как на чокнутого и с возмущением закричал:
- Ты что, ханура интендантская или боевой офицер? Иди отсюда!… Я вышел из палатки, остановился снаружи и позвал старшину:
- Оттяжки отпусти. Могут лопнуть. Палатка завалится. Начальство останется в стороне, а тебе отвечать!
Майор выскочил ко мне с багровым лицом и опять сорвался на крик:
- Раскомандовался тут! Шлепай отсюда, щенок бесхвостый! И чтобы я тебя больше не видел!
Я посмотрел на него спокойно и с внутренним презрением, повернулся и пошел к роте.
…Оскорбляли меня и раньше. Так, замполит второго батальона в Пятнадцатом Краснознаменном стрелковом полку в сорок третьем году, вызвав к себе в землянку в связи с представлением меня к награде - медали 'За отвагу' - и беседуя со мной мирно и доброжелательно, правда, будучи выпивши, вдруг доверительно, с радостным озарением сообщил:
- Знаешь, Федотов, твоя рожа и моя ж… - два бандита! Выставить в окошки - никакой разницы!
Погибший спустя месяц в бою на Правобережье, был он человек незлой и не дурак и настроение у него в тот вечер было приподнятое - одновременно со мной он был представлен к ордену Отечественной войны - и зачем, почему он на ровном месте и с явным удовольствием оскорбил и унизил меня (быть может, чтобы продемонстрировать свое остроумие?), я сколько ни размышлял, понять так и не смог.
Грубость людей, ничем не оправданная и ничем не вызванная, и в последующей армейской жизни нередко меня удивляла. Щенком меня считали или называли тоже не в первый раз, невероятно обидело другое: как известно, люди не имеют хвостов, почему же это вчинили только мне? А главное, за что так несправедливо майор облаял меня в присутствии младших по званию?
Я увидел подъехавших на двух 'доджах' и приближавшихся к берегу, где был оборудован ротный участок обороны, людей в офицерских плащ-накидках, достававших им до пят. Они медленно преодолевали разделявшую нас полосу болота.
- Встать! Смирно! Товарищи офицеры! - крикнул я и, выпрыгнув из траншеи, побежал им навстречу, высматривая и определяя, кто из них старший по должности и званию.
Внимание мое привлек - я его выделил интуитивно - шагавший ближе к середине высокий плечистый человек с большим носом на широком, властном, начальственном лице. И я решил, что это - командующий Дальневосточным военным округом генерал армии Пуркаев. Не добежав до него уставных восьми метров, я вкопанно остановился, кинул ладонь к уже набухшей водой пилотке, щелкнул каблуками набрякших сапог и громко, четко доложил:
- Товарищ генерал армии, рота автоматчиков второго горно-стрелкового батальона к проведению учения на тему 'Оборона ротного участка побережья по урезу воды' готова. - Докладывает командир роты старший лейтенант Федотов.
В этих тщательно заученных фразах я пропустил одно слово. И, четко, оторвав ладонь от пилотки, кинул ее вниз, к ляжке. Получилось это у меня весьма эффектно - в строевой подготовке офицерского состава меня, как правило, выделяли среди лучших. Этому шику я был обязан Арнаутову, который меня наставлял:
- Во время доклада, Василий, не мямли, как брюхатая баба… Руби дружно, в такт, с расстановкой… Головой не верти и к пустой голове руку не приставляй… Гляди весело и прямо в глаза… Ноги прямые и плотно сдвинуты: носок к носку, каблук к каблуку, колено к колену. Перед начальством не переступай с ноги на ногу и не выделывай антраша, - что такое 'выделывать антраша', я не представлял, только ощущал, что для офицера оно означает что-то неприличное. - К начальству подходи на прямых ногах, четко печатая шаг, а не как корова на корде…
Я еще не закончил, только начал докладывать, как почувствовал, что командующий чем-то возмущен. Лицо его исказилось негодованием, он буквально задохнулся и спустя мгновение в ярости закричал:
- Отставить!!! Ты что - жертва аборта?!! На пятом месяце из мамочки вывалился?!!
Это было оскорбительно и несправедливо. Я не был недоноском, а даже, наоборот, - весил при рождении двенадцать фунтов, и волос, как рассказывала мать, на голове у меня было не меньше, чем у годовалого ребенка. Уже в зрелом возрасте я пришел к выводу, что, очевидно, еще в утробе матери, интуитивно чувствовал, что меня ничего хорошего в жизни не ждет, и не спешил, не торопился на свет божий.
Как и в других случаях, когда жизнь внезапно и неожиданно, незаслуженно и необоснованно ставила меня на четыре кости или когда меня несправедливо, но грубо и злобно ругало начальство, у меня сразу возникало неприятное ощущение в животе и чуть ниже, и, хотя я не мог сообразить, в чем дело, за что, я собрался с силами и пробормотал:
- Виноват, товарищ генерал армии…
