не чудовищем, с трудом перебарывающим подкатывающую к горлу тошноту, при взгляде на собственное отражение в зеркале. Однако, операция превратила меня в банкрота. Собрав нескольких ребят из своей банды, мы отправились на дело. Дело-то было пустяшным – магазинчик на заправке, старый продавец, две минуты и пара тысяч в кармане. Но, у старика оказался револьвер. В тот день я лишился пальца на ноге, а мог лишиться и жизни. Согласен, я не ценил тогда свою жизнь. Не ценил свободу. Сейчас, конечно, все несколько иначе. Да поздно. Мой товарищ, по кличке Книи – колено, убил продавца увесистым ударом дубиной по голове. Мне не впервой было попадать в «мокрое» дело, но в этот раз все было по-другому. В магазине висела скрытая камера слежения. Моя неприкрытая маской физиономия предстала перед всеми полицейскими округа во всей своей красе. Со мной было покончено. Розыск, погоня. Мне удалось укрыться от преследовавших меня копов в небольшом домике, что стоял на самой окраине нашего городишки. Там-то я и повстречал Люси. Маленькую девочку с красивыми ярко-зелеными глазами. И ее отца – вечно-пьяного безработного водопроводчика, точную копию собственного папаши. Тот, кстати, скончался в больнице. Нет, не по моей вине. Мерзавец решил сходить в сортир в три часа ночи и навернулся с лестницы, свернув себе при этом шею. Я ни разу не вспоминал об этом ублюдке, до сегодняшнего дня, конечно. Отец Люси как раз планировал сотворить с дочерью что-то ужасное. Он гонялся за ней по всему дому, в одних трусах и заляпанной какой-то гадостью пропахшей потом и куривом майке. В моем сердце вскипела неистовая ярость. Я прекрасно знал, чем смогу потушить ее. Я прошел на кухню и схватил тесак для разделки мяса. Его твердая рукоять будто слилась с моей ладонью в единое целое. Я побежал прямиком на явно не ожидавшего гостей негодяя, сбил его с ног и принялся рубить. Я рубил и рубил без остановки. Его кровь залила мне все лицо, попала в ноздри и рот. Я чувствовал языком ее металлический привкус. Наконец, я остановился. Тяжело дыша, я поднял взгляд на стоящую совсем рядом Люси. Она плакала. Оплакивала отца. Плохого, грязного, смердящего извращенца! Но, это был ее отец. Ее, понимаете? Черт, потом меня словно пеленой накрыло. Я разозлился на эту девочку. Я возненавидел ее! Когда я пришел в себя, все уже было сделано. Два расчлененных трупа смешались в одном кровавом месиве. Они стали едины. Дочка и ее подонок отец. Ведь она тоже хотела этого? Я почти уверен, что именно этого она и хотела!
Расти посмотрел на священника глазами безумца. Он издал хриплый смешок, не размыкая при этом губ. Святому отцу стало по-настоящему страшно. Он поспешил встать с краешка тюремной койки, перекрестил неотрывно следящего за ним заключенного и убежал в любезно открытую тюремщиком дверь.
- Ну вот, падре. Я же говорил, что этот заключенный настоящий маньяк! – послышался удаляющийся голос тюремщика.
- Псих, - прошептал Расти, издав еще один хриплый смешок, - Псих. Возможно …
Глава третья. Наказание
Коридор, по которому вели Расти Нейлза в «Комнату исполнения наказания», казался ему бесконечным. Проходя мимо нескольких пустых одиночных камер, Нейлзу казалось, будто его провожает множество глаз. Будто давно умершие смертники смотрели ему в след, ожидая, что вскоре он присоединится к ним. До этого момента оставались считанные минуты. Наконец, Расти ввели в просторную комнату со стоящим по центру деревянным стулом. Стул тот был прикручен к полу, со спинки, над сиденьем свисал металлический колпак, с присоединенным к нему множеством проводков и двумя кожаными ремешками, предназначенными для стягивания под подбородком. Ручки и передние ножки стула так же были оснащены ремешками.
«Свяжут и поджарят», констатировал факт Расти.
Одна из стен комнаты являла собой толстое прозрачное стекло. За ним, в специально отведенном месте располагалось множество стульев для зрителей – студентов полицейской и юридической академии, а так же прочих свидетелей исполнения приговора. Нейлз заметил, как дверь по ту сторону стекла распахнулась и в комнату стали заходить люди. Они молча рассаживались по местам, следом зашли два тюремщика и встали по краям дальних стульев.
- У тебя сегодня звездный час, - зло шепнул на ухо толстый тюремщик, - Не подведи своих благодарных зрителей.
- Уж будь спокоен, - язвительным тоном ответил Нейлз, - Буду зажигать по полной программе.
- Жаль, что не достаточно долго, - парировал тюремщик, - Для такой сволочи, как ты, это слишком благородная смерть. Я бы долго тебя мучил, - толстяк старался говорить еще тише. Он уже не шептал. Он хрипел, - Ты бы у меня молил о смерти, тварь!
Тюремщики усадили Расти на стул, продели в ремешки руки и ноги и сильно стянули. Так сильно, что перекрыли поток крови, и по его ладоням и ступням пробежало множество тонких иголочек. Потом, на его голову водрузили колпак и зафиксировали ремешками под подбородком.
- Не жмет? – хищно улыбнулся второй тюремщик. Он был высокого роста и хорошо слажен. Совсем молодой. По виду и тридцати не дашь.
Один из стоящих по другую сторону стекла тюремщиков раскрыл перед собой черную папку и принялся что-то зачитывать собравшимся зрителям. Стекло было звуконепроницаемым, но Нейлз догадался, что зачитывается, ни что иное, а его собственный приговор. Когда тюремщик закончил беззвучно открывать рот, толстяк подошел к большому рубильнику на стене и, без лишних колебаний, перевел его рукоять в положение вниз.
Нейлз зажмурился изо всех сил, ожидая в скором времени ощутить душераздирающую боль, но боли не последовало. Он лишь почувствовал, как вновь побежали иголочки по затекшим кистям и ступням. Он был свободен. Более того, он явно не сидел на стуле, а лежал на чем-то мягком и теплом. Расти открыл глаза и огляделся. «Комнаты исполнения наказания» не стало. Как не стало и зрителей, и злобных тюремщиков с их дубинками электрошокерами. Расти лежал на мягкой кровати в комнате с красивыми текстурными обоями розового цвета. Кровать была явно ему мала, так как ноги почти от самых коленок свисали над полом. У стены стоял миловидный мебельный комплект, того же цвета, что и обои. Разве что, чуть светлее, больше походя на кожу молоденького поросенка. Комплект состоял из двухстворчатого шкафа, стола и еще одного открытого шкафа с полками. На полках стояло множество книг, на столе тоже лежала книга, открытая на закладке. Маленький стульчик был отодвинут к просторному окну с чуть золотистыми занавесками с изображением множества разнообразнейших бабочек. Расти поднялся с постели и подошел к столу. Он поднял лежащую на нем книгу и закрыл ее, желая посмотреть обложку. На пестрой корке были отпечатаны золотые буквы «Анатомия человека».
- Мой папа не всегда был плохим человеком, - Расти услышал тоненький нежный голосок, раздавшийся от входной двери. Он аж подпрыгнул от страха на месте и резко повернулся в сторону доносящегося монолога, - Он очень сильно любил меня, - дверь в комнату была заперта, голос доносился из коридора. Потом к голосу прибавился еще один звук. Будто кто-то скребет по двери коготками.
- Кто ты? Где я? – только и нашелся, что выкрикнуть Расти. Но девочка за дверью не была настроена отвечать на вопросы. Она продолжала свой рассказ.
- Однажды к папочке пришли кредиторы. Они сказали, что если он не выплатит задолженность, мы лишимся нашего дома. Тогда папочка пошел на работу. Он попросил начальника о поддержке. Просил дать сверхурочные, просил дать в долг. В ответ на свою просьбу он получил увольнение. И тогда папочка пришел домой с большой бутылкой виски, сел на кухне и молча пил, не обращая на меня никакого внимания.
Нейлз тихонько, стараясь не выдавать шагов, подошел к двери. Голос по ту сторону деревянного прямоугольника не утихал. Тогда Расти схватился за ручку, повернул ее в сторону и рванул дверь на себя. Он закричал и отпрыгнул назад, больно приземлившись на пол копчиком, да так, что аж дыхание перехватило. С порога на него смотрела Люси. Вернее, то, что от нее осталось после их последней встречи. Кусочки рук, ног, туловища и головы были сшиты грубыми толстыми нитками. Некогда приятное, даже красивое, маленькое личико было изуродовано до неузнаваемости. Но Расти узнал ее, и на его сердце похолодело. Сшитый бледный мертвец продолжал свой монолог. Вот только голос его становился все более скрипучим и невыносимым.
