ваш отец…
— Мой отец на свободе и уже покинул Индию! — взорвался я. — Но вы и это воздерживались нам сообщить!
Он замотал головой, явно озадаченный:
— Нет. Процесс должен состояться не ранее, чем…
— Процесс имел место два дня назад. Амина только что сообщила мне об этом!
С абсолютно потерянным видом он встал, как-то нетвердо прошелся туда-сюда по комнате.
— Это невозможно… Она, наверное, ошиблась, ведь мне говорили, что… Я больше ничего не понимаю.
С этими словами он рухнул на кровать, сжимая голову руками. То ли уж очень ловко разыгрывал комедию, то ли до него дошло, что четвертым одураченным оказался он сам.
— Гиацинт, где наш отец? — взмолился Этти, золотистые глаза которого вперились в самую глубину его зрачков.
Тот, не дрогнув, выдержал этот взгляд, но по его лицу было видно, что он страшно подавлен.
— Если он уже за пределами Индии, то… я не знаю.
Я чуть было опять не вспылил, но брат меня удержал.
Гиацинт не лгал.
Выскочив на улицу и вбежав в телефонную кабинку, я стат трясущимися пальцами совать в щель монеты, потом лихорадочно набрал парижский номер отца. И тут же со вздохом повесил трубку, вслух прошептав:
— Автоответчик.
— Попробуй домой позвонить, — посоветовал Ганс.
Я так и сделал. Трубку взяла Мадлен.
— Это ты, Мадлен? Папа не звонил? А… Нет, все идет, как и предполагалось. Да, все в порядке, — соврал я. — У меня почти не осталось монеток, я попробую еще позвонить дня через два-три, ладно, Мадлен? Я тоже тебя обнимаю. Хорошо. До свидания.
Я повесил трубку, сурово оглядел своих спутников. Этти с трудом сглотнул — мешал ком в горле.
— Пустите-ка меня, — скомандовал Гиацинт, шагнув к телефону.
Он сделал несколько звонков, которые, похоже, привели его в ярость. Через четверть часа — эти минуты нам показались вечностью — он вышел из кабинки. И пробормотал чуть слышно:
— Амина была права.
Он побрел по опустевшей улице — палящий зной разогнал туристов. Казалось, он испытывает нестерпимое унижение от такого предательства, от сознания, что его водили за нос, будто новичка.
— Попробуйте позвонить отцу на его мобильник, — внезапно предложил он мне.
— Мобильник? Можно смело биться об заклад, что если даже полиция и не прибрала его к рукам, то уж батарейки наверняка сели. Где бы он мог его зарядить? В камере?
— Все-таки попытайтесь.
Я подчинился почти без надежды, но сверх ожиданий кто-то взял трубку, и на том конце провода раздался знакомый мягкий голос.
— Гелиос! — прохрипел я так, что мои спутники вздрогнули. — Где мой отец?
— В безопасности. На данную минуту.
— Вы дерьмо…
— Не будьте таким грубым, профессор. Я этого терпеть не могу.
— Я хочу поговорить с моим отцом!
— Он отдыхает. Вы побеседуете с ним в другой раз.
— Мне нужно поговорить с ним немедленно.
— Он чувствует себя хорошо, даю вам слово.
— Знаю я, чего стоит ваше слово!
Тут он этак звонко хихикнул:
— В таком случае вам нечего опасаться. Разве я когда-нибудь не сдержал обещания? Я заверил вас, что пущу в ход все свое влияние, чтобы обелить вашего отца и вытащить его из тюрьмы. И я сделал это. Взамен вы должны были оказать мне маленькую услугу, но приходится констатировать, что вы не проявляете для этого достаточной настойчивости.
— Вы обманули нас!
— Сделайте работу, и вы вновь обретете своего отца.
— А в противном случае?
— Вы себя недооцениваете, профессор. В этом ваша ошибка. Передайте своим товарищам мой сердечный привет.
— Нет! Подождите!
Он отключился, а я со всего размаху саданул трубкой по номерному щитку.
— Морган? — Этти, задыхаясь, вцепился в мою майку. — Где папа?
Я объяснил ему ситуацию, краем глаза приметив, как каменеет нижняя челюсть Гиацинта. Пьянея от гнева, тот процедил:
— На сей раз он зашел слишком далеко.
Этти, ломая руки, бормотал на хинди вперемешку проклятия и молитвы.
— Придется найти маску, — заключил он наконец. И в ответ на мой возмущенный взгляд вздохнул: — Морган, этот человек не оставил нам выбора.
Сиеста кончалась, тут и там замелькали туристы, и я забеспокоился, как бы наша группа не привлекла излишнего внимания.
Итак, мы вернулись в монастырь и направились в свои комнаты.
Когда я уже потянулся к дверной ручке, собираясь вложить ключ в замочную скважину, Гиацинт удержал меня.
— Постойте! Смотрите, — шепнул он, указывая на замок.
Кончиком пальца он коснулся царапин на дереве, таких крошечных, что я бы никогда их не заметил.
Жестом он приказал нам отойти и встать по обе стороны двери, а сам вытащил пистолет.
— Не двигайтесь, — одними губами, беззвучно предупредил он, снимая оружие с предохранителя.
Со множеством предосторожностей он прицелился, затем ударом ноги распахнул дверь и тотчас приземлился на четвереньки, направив дуло своего пистолета на вторгшегося врага. Или, вернее… на врагиню.
— Воистину добрый день, отец мой! — звучно, дерзко приветствовала она его, нимало не смущенная, даже не удивленная нашим внезапным появлением.
Хотя никто не успел потребовать этого, она протянула Гиацинту свой пистолет с привинченным к дулу глушителем.
Настороженно обшарив комнату взглядом, он только после этого медленно приблизился к молодой женщине и взял пистолет, чтобы тотчас препоручить его Этти.
— Я помню, что ты не в своем уме, Кассандра. Но похоже, твое сумасшествие прогрессирует.
Продолжая целиться ей в голову, он левой рукой без малейшего стеснения ощупал ее одежду и даже, сунув руку под длинную юбку, проверил, не спрятано ли чего между ног. При виде подобных манипуляций Ганс покраснел.
— В последнее время, — усмехнулась она, — уже не модно прятать пистолеты за подвязками. Такая жалость!
Гиацинт, игнорируя издевку, продолжал шарить, потом, выпрямившись, победно потряс каким-то продолговатым металлическим предметом:
— Надо отметить, что ты не утратила былых похвальных навыков.
Он бросил мне свою находку — складной нож с тремя лезвиями. Я поймал его на лету и засунул в задний карман шортов. Это была одна из тех миниатюрных, но смертоносных игрушек, которые подчас фигурируют в гонконгских триллерах.
Поймав мой изумленный взгляд, молодая женщина иронически подмигнула. Потом изящно опустилась
