разобраться после комы.
— Но я не был в коме!
— Были, мсье Лафет. Это черным по белому записано в вашей медицинской карте. Ваш мозг еще немного затуманен.
Я приподнялся на кровати, несмотря на боль в боку.
— Кому вы подыгрываете? — прорычал я. — Кого защищаете?
— Вас, возможно, — произнес высокий сладким голосом. — Отдыхайте, мсье Лафет.
— И уезжайте, — добавил второй, кладя авиабилет бизнес-класса на ночной столик. — Никто больше не причинит вам зла, можете не беспокоиться.
— Через три дня. Выздоравливайте, мсье Лафет.
— До свидания, мсье Лафет, и не забудьте: вы ничего не видели.
Они ушли, а я с трудом удержался, чтобы не швырнуть им вслед графин с водой. Что это за история? Зачем представители греческой секретной службы приходили сюда?
— Мсье Лафет? — окликнул меня санитар, просунув голову в приоткрытую дверь. — Я принес вам поесть.
Он вошел и поставил поднос на высокий столик на колесиках.
— Они вас чем-то встревожили? Вы выглядите взволнованным.
— Кто меня сюда привез?
— «Скорая помощь». Полицейский сказал, что сторож на раскопе в акрополе, не узнав вас, выстрелил. Хотите, я скажу вам свое мнение? Сейчас доверяют оружие невесть кому. Вы видели охранников в музее археологии? Они все пропитаны алкоголем, как фитиль лампы! Ну и пусть себе спят на скамейке, это еще куда ни шло, но теперь они начинают стрелять в археологов…
— А скажите… некто Гиацинт приходил?
— Ваш товарищ? Да, конечно. Весьма приятный господин. Он принес ваши вещи. Они в шкафу. Вам что-нибудь надо?
— Если вас не затруднит, я хотел бы взглянуть на них.
— Знаете ли, здесь не воруют, — с оскорбленным видом сказал санитар.
— Нет-нет, вы не поняли. Я просто хотел удостовериться, что Гиацинт не забыл мой дневник и еще один документ, очень важный, который я должен как можно скорее изучить.
Он рассмеялся.
— Да, вы, ученые, все сумасшедшие. Лезете под пули, а едва придя в себя, снова хватаетесь за свои исследования! — Он порылся в моем рюкзаке, в дорожной сумке и достал блокнот: — Это?
— Нет, нужна маленькая записная книжка и картонный рулон.
Я вытянул шею, чтобы заглянуть в рюкзак и сумку, но увидел только свои вещи и новую одежду. Свиток с документом Ватикана был слишком большим, чтобы я его не заметил.
— Больше я ничего не нашел, мсье Лафет.
Я горько усмехнулся:
— Меня бы удивило обратное…
— Ваш друг, наверное, боялся, как бы вы не переутомились, и он был прав.
— Подождите, будьте добры, дайте мне мой несессер с туалетными принадлежностями.
— Вам помочь? — спросил он, подавая несессер.
— Нет, спасибо, я справлюсь.
— Главное, не лезьте под душ.
Я подождал, пока он выйдет, порылся в несессере, ища маленький кожаный мешочек, и обнаружил его зажатым между тюбиком зубной пасты и куском мыла. Я невольно улыбнулся и вытряхнул из мешочка на ладонь маленькую вещичку. Моя улыбка застыла на губах, когда я увидел, что же держу в руке. Гиацинт подменил титановую пряжку, взятую в гробнице Александра, копией золотой античной монеты с изображением Аполлона, держащего на коленях голову своего возлюбленного Гиацинта, убитого Зефиром.[76] На одной стороне по-гречески было выгравировано: «Унесенный ветром… он тоже».
Пробыв в клинике еще два дня, я не дождался ни записки, ни телефонного звонка и безумно волновался, не зная, что сталось с Гансом и Аминой. И не решался позвонить отцу, боясь встревожить его. «Алло? Папа? Я получил пулю в бок, убил несколько человек во время перестрелки и потерял из виду Ганса, но в остальном все в порядке. Ах да, кстати, ты будешь смеяться: Этти жив».
На третий день утром, устав портить себе кровь, я оделся, взял свои вещи и подписал документы о выписке, к большому огорчению моего заботливого санитара, который тоже уже начинал действовать мне на нервы.
Самолет вылетал в полдень, но я не мог уехать, по крайней мере не попытавшись узнать, что же все-таки произошло. Я взял такси и поехал на раскоп. Пока мы ехали, я несколько раз набирал номер Ганса, но тщетно.
Расплатившись с водителем, я направился ко входу на городище. Но пройти туда оказалось невозможно. Армейские части окружили весь сектор. Камуфляжные сетки были натянуты на решетки вокруг раскопа, и какие-то вооруженные до зубов люди отгоняли любопытных, пытавшихся заглянуть внутрь.
— Что здесь происходит? — спросил я у охранника.
Он пожал плечами:
— Нашли бомбы, оставшиеся со времен войны, кажется. Они все оцепили.
Я хотел подойти поближе, чтобы взглянуть, но охранник преградил мне путь.
— Проход воспрещен, — сказал он. — Это опасно, в любую минуту может взорваться.
— Я археолог, друг руководителя раскопок профессора Варналис.
— Площадка закрыта, а профессор Варналис в Праге, до четверга. Уходите, — приказал он мне строго.
Настаивать было бесполезно, я отошел и ворча отправился искать такси. Бомбы времен войны… Как встревожились власти! Но почему тогда они хранили молчание о перестрелке в мирное время? А ведь там было трупов двадцать, не меньше. Пресса должна была написать об этом крупным шрифтом. Черт возьми! Гелиос не мог иметь связи в таких высоких сферах!
От этих вопросов у меня раскалывалась голова, а шов на боку немилосердно ныл. В автобусе я достал билет на самолет, чтобы проверить, в котором часу он прибывает в Париж, и снова спрятал его в сумку.
— Вы хорошо провели время в Спарте? — спросил меня сосед по креслу на весьма неважном английском.
Это был один из тех симпатичных старичков, одетых в элегантный костюм, с тростью в руке, каких еще можно видеть на туристических путеводителях и рекламных проспектах по всей Греции. Один из тех, о которых можно было бы сказать, что они принарядились и прихорошились специально для фотографии. Выходит, такие фольклорные персонажи еще существуют.
— Восхитительно, — ответил я по-гречески. — Незабываемо.
— О! Так вы говорите по-гречески?
— Я эллинист.
— А вы посетили наш археологический музей? Там есть очень интересные экспонаты из спартанской коллекции. Особенно большая ваза с охотниками. Знаете, со всего мира приезжают, чтобы сфотографировать ее.
— Она не из Спарты, а из Амикл.
— О нет, сударь, — с гордостью заявил он. — Она из акрополя Спарты. Посмотрите на табличку в следующий раз.
— Должно быть, произошла ошибка при инвентаризации. Такое случается.
Он усмехнулся:
— Вы упрямы! Почему вы не верите, что она из нашего города? Что, по-вашему, спартанцы были слишком бездарны, чтобы создать такое?
— Нет.
