ударят из засады автоматы пограничников.
Могилку Провидицы и искать не пришлось.
Сразу, когда вошел, чутьем определил, заприметил направление к ней. Там прибиралась женщина в темной одежде, пожилая прислужница, наверное, из этой церкви. Все скромно, обыденно, стеснено подступившими соседними памятниками, оградами, деревьями. Венки, цветы в бутылках, вазах, обрезанных пластиковых банках. Служительница отбирала увядшие стебли, под ногами у нее крутилась разноцветная кошка. У основания простого креста – лик Провидицы укрыт под небольшой двускатной крышей. Холмик могилки почти не виден, скрыт цветами.
Такие места – намоленные, люди приходят сюда просить здоровья себе и близким, помощи в делах. И у него в горах, если представить, что это огромный прилегший великан, на бугрящихся скальных мускулах, на каменистой коже, есть такие отметинки-родинки. Перевалы, источники, большие приметные деревья, скалы необычной формы. С каждым таким местом что-нибудь связано, там поток силы исходит из сердца великана.
Подход к могилке ведет к обратной стороне креста. Чтобы встать лицом, надо пройти обок другой подпирающей плиты. Женщина подметала, протирала пыль, собрала и спрятала свечные огарки в карман своего халата с пояском. При этом что-то наговаривала, кошка терлась о ее ноги, и женщина журила, чтобы она отстала. Кошка зашипела в его сторону, зыркнув зеленоватым глазом. Он постоял немного рядом, оглядел все и пошел дальше. Осмотреться в округе, выждать время. Пока наблюдал, к могилке подошло человек десять-пятнадцать. Пожилые люди, не случайные здесь, не впервые; может, прихожане со службы. День будний, довольно рано, никто не обращал на него внимания. Не то охранник у входа, не то служитель, в чем-то похожем на форму, даже не взглянул в его сторону. Да и что охранять? Ведь не военный объект, не база, не секретное предприятие. Сбежать отсюда – никто не сбежит. Да и остаться здесь тоже вряд ли кто стремится. Но охранять было чего
Мусаев так и сказал. Было видно, он хочет избавиться от непонятного для него и ненужного дела. Навязали же его арабы (Юзала и Ахмал, словно незримо присутствовали при разговоре). Признать, что он от них зависит, Мусаев не хотел, конечно. Химу сделал вид, что все в порядке. Он, Химу, ничего не понимает. Надо так надо. Юзала и Ахмал скоро будут здесь, сказал Мусаев. Ты должен
видеокамерой, повторил Мусаев, как будто сам это придумал.
Мусаев рассказал про могилку, про саму Провидицу. Кто она была, истории про нее. Все очень коротко, в общем. Как туда пройти и лучше это сделать.
И какой же она была, эта Божья посланница, если изменила ход войны! Сам Хозяин приказал ее отыскать, доставить в Кремль, и советовался с ней. Немцы тогда близко подошли к столице, уже разглядывали белокаменную в свои бинокли. Но Хозяин не поверил ей поначалу, принял решение оставить Москву, а самому переехать в запасную ставку. Но поданный ему поезд пришел на другой вокзал. Целый секретный поезд, с бронированными вагонами! И Хозяин, он тоже был уважаемый
А до войны чекисты хотели схватить ее, и всех людей, кто с ней приходил. Она провидела это и накануне облавы просила, чтобы ее перенесли в другое место. Сама она убогонькая, маленькая, так с детства и не выросла. Даже ноги у нее отнялись оттого, что сильно молилась за людей. Но имела духовную силу разить подземную нечисть молитвой. Люди прятали ее, передавали с рук на руки в корзинке, прикрыв колосками. Сам Хозяин ничего не мог поделать с тем, как любили ее и почитали. После войны он просто смирился, что она есть, дал дожить спокойно.
Старец у них – прячет свои седины в облака. А может, эта могилка – лишь видимая часть вершины еще более великой горы? Основанием гора уходит в неведомую глубь. Тянущиеся отсюда корни скрепляют пространство под городом, наполняют его жителей силой, питают молоком веры, через соски матерей, русских младенцев.
Служительница наводила порядок. Все тихо, спокойно. Но движения ее – он присмотрелся внимательнее (и в первый раз что-то показалось не то) – были несколько скованные. Она чуть медлила, как бы проверяя себя внутренне, правильно ли делает? Хотя эта работа ей привычна, все здесь знакомо. Повернулась в его сторону, когда он подошел, легко приподняла руку… словно проиграв пальцами какую-то мелодию на невидимых клавишах между ними. И вызвала этим набежавший вдруг ветерок, принесший встревоженный шорох трав. Птичьи голоса зазвучали по-другому. Свет – как притушили. От темного платка ложилась тень на лоб и глаза, но заметно – взгляд ее пуст, безжизнен. Женщина была слепая.
– Кто здесь? Есть кто, что ли… – голос прошелестел среди взволновавшейся листвы, мелодично совпал с позвякиванием проволочек в венках.
– Я… здесь… – справившись с охватившей оторопью, вымолвил он.
– А ты что, нерусский, небось? – она принюхивалась к чему-то в воздухе (прислушивалась, что прошипела ей тершаяся о ноги кошка?). – Нехристь?
– Ну, в общем… как бы… такое дело… – развел руками Химу-Карматхан, «полевой командир» и «приверженец сепаратизма».
– Да и ладно. Господь с тобой, – кивнула женщина. – Постой тут. Защитница-то наша всех привечала.
И вдруг:
– Только это… мой дядя рассказывал! – Химу перевел дух, собрался с мыслями. – И мой отец, и мой дед, они помогали русским людям, которые в горы шли. Топографам разным, геологам, потом альпинистам. Даже спасали многих. Ведь горы не всех принимают.
Служительница, не обращая на него внимания, смела в картонную коробку листья, мусор, обернула и прикрыла в сторонке сухие, увядшие цветы обрывком пленки. Может, лишь кошка, остановив свое кружение, прислушалась к нему.
– А дядя мой… ну, он был знахарь деревенский, лекарь по-вашему, – сказал зачем-то. Очень важным показалось высказать это. – В общем, разное колдовство знал. А во время войны на целый немецкий отряд нагнал такой морок, что они все сгинули. Дядя мой вон каким был! А немцы шли на вершину, оттуда хотели отправиться на Луну, добыть Лед Вечной Жизни. Потом передать его восьмистам чистокровным арийцам, батальону бессмертных. Тогда бы взошло черное солнце Третьего Рейха, началось их Тысячелетие!
– Ну что ты там горгочешь по-своему… Что горгочешь? – женщина махнула в его сторону рукой с тряпкой. – Говори по нашему. Нечего горготать! Раскаркался. Пришел, так лучше постой да помолчи.
Поговорили просто, вот и все.
– А на-ка, вот тебе… цветочки-то, засохли… – она протянула несколько увядших, поблекших роз.
Бутоны ссохлись и съежились, стал неузнаваемым блеск того дня, когда они впитали в себя влажный запах реки, шелест трав, шорох крыл в небе. Розы чайного цвета.
– Но это бла-а-лепие-е… С могилки-то. Возьми себе, ничего. Можно к больному месту прикладывать. В чай даже заваривать, от болезни какой. Или так, хорошо.
Машинально взял невесомые стебли, положил в сумку среди тех цветов, что прикрывали притаившуюся на дне видеокамеру. Странное благословение Провидицы? Или предупреждение? Знак свыше. Но что-то неуловимо изменилось, стало другим. Прибавилось птиц. Слетелись прямо сюда, что ли? Или их было столько, он не замечал. Шумели-то вон как.
Отснял почти целую кассету. Ничего сложного. С тихим электронным жужжанием камера пожирала все
