Может, в городе, под защитой новых хозяев, может, в соседних невысоких горах. Дымы от пожарищ в зарослях густого кустарника стелились по горным вершинам и столбами поднимались в небо. Мелкие шайки из тех, кому не повезло войти в число победителей, шляются тут, несмотря на близость землян, шарят по пустым жилищам, что-то сжигают, что-то разоряют…
После того как земляне покинули поселение, крыши домов и сараев во дворах дымились и горели.
И чему там гореть? Одна глина и камни. Глиняный пол, глиняные стены, глиняные ступени. Горят только циновки на полу, да плетенные из виноградной лозы и веток кровли.
В общем, все при деле. Бандиты, город захватившие, обороняются от землян, земляне рыщут вокруг незнамо зачем.
Время текло медленно и монотонно. Мир вокруг словно замер. На ясном голубом небе ни облачка. Солнечные лучи опаляли камни, колючки, одежду и, конечно, людские тела. Марево раскаленного воздуха обволакивало укрытия, и не было никакого желания вылезать наружу. Брезентовые чехлы-накидки, натянутые над блокпостом, оберегали от прямых солнечных лучей, но не спасали от духоты и зноя.
Но вылезать надо, встречать машины.
Въехав внутрь военного лагеря, они отогнали броню к отведенной им стоянке. Солдаты в сопровождении прапорщика отправились к импровизированной столовой, где в огромных котлах уже кипел обед, а Глеб остался бродить в одиночестве.
Возле вала по арыку протекал поток мутной глинистой воды вперемешку с мусором. Вода — это жизнь. А плохая вода — плохая жизнь.
Отплевываясь от пыли и мошкары, он присел на глиняный край арыка. Разглядывая этот грязный поток, старлей содрогнулся при мысли о том количестве гепатита, тифа, дизентерии и холеры, которое протекает сейчас внизу. Ведь вся эта дрянь только и мечтает, что проникнуть в его организм. А сколько этой заразы витает вокруг в воздухе! Брр! Однако же пришельцы как-то постепенно привыкли к местным условиям.
Пьют воду из арыков, едят из грязных котелков сваренное из черт-те чего хлебово, по нескольку недель не моются в патрулях…
И вот что странно: никто, почитай, ни разу ничем не заболел! Страдают, бывало, от поноса или желудочных колик, но как-то живут.
Глеб вытащил из кармана твердокаменный сухарь, фыркнул на воображаемых микробов: «Кыш, проклятые!»
И подумал, что за стенами Винрамза уж точно пьют другую воду — чистую, вкусную, холодную…
Так что даже решись они затеять осаду, то лишить горожан воды они не смогут.
Это в Эуденоскаррианде строились исполинские акведуки — настоящие произведения инженерного искусства, как говорили ходившие туда торговцы и как рассказывал Костюк.
Вода от источников и горных рек проходила через трубы по извилистым подземным путям, через ущелья по арочным мостам, по тоннелям и проложенным через природные пещеры огромным сифонам — и так до самых полей Кооны, дающих огромные урожаи два раза в год (был бы полив), и к исполинским городам с сотнями тысяч жителей.
Самый длинный из этих акведуков насчитывал сто сорок с чем-то километров, он снабжал живительной влагой ни много ни мало — девять городов отходящими от него маленькими акведуками, не считая тех, что питались прямо от него.
Оттого триста лет назад столица их пала всего после двухнедельной осады, когда войска очередного претендента на власть просто перекрыли воду, и огромный город распахнул ворота, чтобы не умереть от жажды.
Да, здесь такой номер не прошел бы, ибо в бывшем Сарнагарасахале, не столь развитом и изобильном людьми, от века избрали другой способ добычи воды. В селах рыли кяризы от горных источников, как и на Земле, строили на реках плотины из больших валунов или складывали особым образом груды камней, где ночами оседала атмосферная влага.
Но в городах обычно действовали по-другому. Сперва маги отыскивали места, где артезианские воды подходят ближе всего к поверхности. А затем начинали бить колодцы-шурфы в глубь земных пластов. Колодцы эти уходили иногда на сотни метров в глубину и строились по два-три года. Так ведь и спешить некуда. Строили их долго и старательно, укрепляя стены трубами из обожженной глины. А чтобы те не рухнули вниз под собственной тяжестью, через каждые полсотни метров вбивали для опоры вырубленные из гранита клинья.
Для работы отбирали самых щуплых и мелких землекопов и каменотесов, и те работали, сменяя друг друга каждые два-три часа, трудясь изо всех сил. Потом их еле живых вытаскивали на веревках. Так они работали в кромешной тьме, освещенной лишь магическими огоньками, задыхаясь в спертом воздухе, несмотря на гигантские мехи, которые качали по два-три десятка человек…
На самом последнем этапе, уже вблизи пласта, работали смертники из приговоренных или рабов (тем обещали освободить семьи). А над колодцем вешали усаженную шипами решетку. И когда прорвавшаяся вода вышибала несчастного, как пробку из бутылки, тело его повисало на ней, словно жертва духам земли и воды.
Соседом Глеба в Октябрьске был каменотес Ротт, в молодости работавший в артели строителей таких вот колодцев. Он-то и порассказал обо всем этом… Бобров огляделся.
У невысокого вала, за которым был неглубокий ров (чтобы остановить внезапную атаку), бродила пара дюжин коз и овец. Трофейные, вернее бесхозные животные, пойманные солдатами.
Одну из коз в подставленную каску доил молодой солдат из ополченцев Октябрьска.
Глеб припомнил, как еще не так давно этот солдат с открытым от удивления ртом смотрел на оснащенные бульдозерными ножами бронемашины, которые окапывали лагерь защитным валом.
И улыбнулся, привычно подивившись этому миру…
Но долго ему расслабляться не пришлось.
Явился ординарец Анохина и вызвал на совещание.
Следом за солдатом Бобров прошел мимо разбросанных бронетранспортеров и грузовиков и стоящих рядом с ними старых армейских палаток, юрт и залатанных шатров.
В центре лагеря располагался крытый синим сукном и расшитый парчовыми накладками большой командирский шатер, над которым развевался длинный раздвоенный красный вымпел. Сбоку притулились несколько самых обычных штатных армейских палаток — выцветших и залатанных.
Именно там капитан и обитал, а шатер, трофей одной из вылазок против разбойников, был своеобразной приманкой для убийц и вражеских чародеев. А еще в нем предполагалось принимать делегацию городского совета именитых (ныне, видимо, кормящих местных могильных червей) с ключами от Винрамза.
Пройдя по коврам в приятной прохладе шатра, Глеб протиснулся в боковой проход и оказался в палатке, где уже набилось с дюжину человек — все командиры взводов, кроме Алексеича, сотника Камр Адая и парочки шаманов.
Все они сгрудились вокруг грубо начертанной на выбеленной доске схемы Винрамза, составленной по рассказам аборигенов и купцов.
Анохин махнул рукой — садитесь, мол.
— Итак, товарищи, что вы можете сказать по поводу сложившейся ситуации?
Молчание было ответом.
Все отлично знали, что дела весьма и весьма неважные.
Потому что, когда пять дней назад колонна добралась до Винрамза, выяснилось, что в городе уже четвертую неделю, как сменилась власть.
Ворота были заперты, предместья разорены, мосты подняты, а со стен в приблизившихся парламентеров полетели стрелы.
Гора отрубленных голов напротив главной башни, над которой вились грифы и вороны, и так говорила все яснее ясного.
Как произошла трагедия, толком не мог сказать никто из пойманных в окрестностях языков и людей из двух перехваченных караванов, которых новые хозяева зачем-то выпустили с товарами. Просто обыватели проснулись однажды утром и увидели чужих солдат на улицах и изрубленные тела отцов города на пиках у бывшего дворца наместника на главной площади.
По уму следовало поворачивать назад, причем сразу. Но это бы означало показать уж слишком позорную и откровенную слабость. И рейдовая группа стала лагерем вне досягаемости стрел и катапульт. Как знали земляне, орудия эти редко били дальше, чем на три-четыре сотни метров.
За стенами сейчас было то ли две, то ли все четыре тысячи человек — львиная доля всех разбойничьих шаек, во главе с неким Мано Яро, вроде бы бывшим тауфом — тысячником сарнагарасахальской армии. И что хуже, целый табун магов, причем весьма сильных, как определяли собственные чародеи рейдгруппы.
А у них — всего пять сотен бойцов, не у всех из которых есть огнестрельное оружие, и семнадцать ровным счетом волшебников.
И теперь перед Анохиным стояла задача, не имеющая решения. Штурмовать город, не имея превосходства в живой и магической силе и при отсутствии средств осады. Ибо из всего тяжелого вооружения у них была одна старушка Б-11 с полусотней снарядов — из них лишь три десятка осколочных — остальные дымовые и осветительные, какие можно было использовать как зажигательные.
Явно маловато для штурма такой крепости с ее каменно-глинобитной стеной толщиной в три верблюда. Как припомнил Анохин из старых мемуаров об осаде Бухары Фрунзе, куда менее солидные стены выдержали обстрел трехдюймовок.
Это в ситуации, когда их непрерывно тревожат мелкие банды, в теории военного дела именуемые «москитными». Ночами подкрадываются к валу и пускают стрелы. В составе таких шаек колдуны, а на вооружении местный вариант коктейля Молотова — ухватистые глиняные кувшины в форме бутылки, с залитым внутрь самогоном (выучили, блин, на свою голову!). Пока, правда, ни одной машины не сожгли.
Что тоже скверно — посоветоваться с Октябрьском он не может. Потому как ни станций тропосферной связи, ни даже нормальных мощных раций в их распоряжении нет, а зону уверенного приема-передачи они покинули ровно шесть дней назад.
— Итак, — металла в голосе Анохина добавилось, — чего молчим? Молчать и я умею! Кто-нибудь что-то умное скажет? Или может, — он усмехнулся, — раз товарищи офицеры уже ничего не могут, мне тут какого-нибудь жреца поискать, чтобы у местных божков поспрашивать? Барана ему или козла в жертву принести там, а, может, человечка какого…
— А чего еще надо туг говорить? — буркнул Стогов. — Операция просрана и просрана вчистую! Это, Георгий, даже барану тому самому понятно!
— Та-ак, — протянул Анохин, впиваясь в Бориса сузившимися глазами. — И что, других мнений нет?
— Нужно возвращаться, арсаардар, — сказал, как отрезал, Камр Адай. — Мы тут даром потратим время и положим людей. Возвращаться. А потом прийти еще раз на следующий год. К тому времени нынешнего хозяина города наверняка прирежут, знаю я, какой у него там сброд в нукерах. Может, даже сменится не один властитель. Будет резня, во время которой воины, что сидят там, — он махнул рукой, на которой не хватало двух пальцев, туда, где за тонкой полотняной стеной лежал Винрамз, — ополовинят друг друга. А здешний народ будет молить всех богов и духов, чтобы кто-то избавил их от кровопийц и захребетников. А мы придем куда большим числом, взяв с собой наемников и вольных всадников из Степи, с более сильным оружием, захватим с собой побольше того снадобья, что дробит камни, и мастеров, которые быстро построят осадные башни и лестницы… Три дня, и город будет
