– У меня пакет, – отступив на шаг, опять солгал Сергей Павлович и для убедительности похлопал себя по карману куртки.
– Врешь, с-сука, – догадался чернобородый. – Все ты врешь…
Он потянул из-за пояса топор.
– Я тебе счас покажу дорогу… В Глухово хочешь? Придешь.
Дико вскрикнув, Сергей Павлович ударил головой прямо в черную бороду и мимо осевшего на землю ее обладателя со всех ног кинулся сначала вдоль просеки, а затем нырнул в лес. Сучья хлестали его по лицу, дважды, зацепившись ногой за корень, он падал со всего маху – и все время, пока бежал, падал, поднимался и снова бежал, не переставал тупо удивляться внезапному для него самого и спасительному удару, который так своевременно и ловко нанес он этому разбойнику. Шапочка красная, борода черная, топор – страшный сон, ей-Богу! Зиновий Германович его бы скрутил, как миленького… Сердце стучало бешено, он задохнулся и встал. Ноги дрожали. Сергей Павлович сел на поваленную сосенку, трясущимися пальцами достал папиросу и закурил. Теперь уж точно – влип. Он отвернул рукав куртки и взглянул на часы. Пять без десяти. К семи совсем стемнеет. Не выберется – придется коротать ночь у костра. Кровь продолжала стучать в висках, и сквозь похожий на морской прибой ее шум ему послышался звук приближающихся шагов. Он мгновенно поднялся и замер, весь обратившись в слух. С потемневшего неба лилась на лес глубокая тишина. Вдруг крупная птица, громко ударив крыльями, вспорхнула с ближней ели. Похолодев, Серей Павлович завороженно глядел на качающуюся ветку. Теперь самому себе он казался открытым со всех сторон, незащищенным и уязвимым, а деревья, безмолвной толпой стеснившиеся вокруг него, малорослые осины и березы, кривоватые дубки, клены с поблекшими редкими листьями, мрачные ели, хищные кусты орешника, поваленные и полусгнившие лесины, уродливые пни – все видели в нем заклятого своего врага, незваного пришельца, чужака, оскорбившего лес своей нечистотой, и все словно ждали команды, чтобы двинуться на него, смять и затоптать в землю. Ужас сковал Сергея Павловича. Он оцепенел и не мог пошевелиться. Но в эту минуту снова послышалось ему какое-то движение неподалеку, опасный шорох и будто бы даже осторожное покашливание – и, словно проснувшись, он кинулся бежать, не разбирая дороги, не соображая, приближается ли к заветному окончанию своего тягостного путешествия или, напротив, удаляется неведомо куда.
Так, то бегом, то быстрым шагом, то снова бегом он пересек лес и оказался на поле, по дальнему краю которого шел изъезженный проселок. Сергей Павлович с облегчением перевел дыхание: куда-нибудь да выведет! Однако и тут не выпало ему утешения: стоило ему пройти с километр, как вместо одной дороги перед ним оказалось три: прямо, налево и направо. Он сплюнул. Сюда бы еще камень с надписью – где потеряет он коня, где сложит голову сам, а где останется жив. Потоптавшись, Сергей Павлович махнул рукой и повернул направо.
Но под несчастливой звездой отправился он сегодня за одиночеством и тишиной! Довольно скоро выбранная им дорога пошла молодым сосняком, потом еще раз повернула направо и превратилась в узкую, полого спускающуюся просеку. Ему показалось, что он уже был здесь сегодня и видел эту раздвоившуюся чуть выше корня сосну, сломанную березу с засохшей вершиной и пень с еще свежим и белым срубом… Пересечь просеку, пройти мимо сосны, изображавшей собой подобие буквы У, мимо березы, не дожившей своего века, и пня, истекающего янтарной смолой, углубиться в лес, который – так, по крайней мере, надеялся Сергей Павлович, самому себе, однако, боясь признаться в тщете этой надежды – должен в конце концов привести его к полю с холмом и могилой, откуда уже рукой будет подать до «Ключей». Бодрым ходом он двинулся в избранном направлении, продрался сквозь густой подлесок, обошел уже впавший в сон огромный муравейник, выбрался на бугорок с одинокой ивой на нем и, двумя шагами спустившись с него, ступил на ровную полянку с пожелтевшей травой. Миг спустя обе его ноги провалились по колени, и мягкая, настойчивая сила принялась тянуть Сергея Павловича вниз. Он чувствовал ее мрачное стремление поглотить, всосать его своей черной утробой. Бездна похищала его.
Страх вошел к нему в сердце. Он крикнул надорванно и отчаянно, вытянулся в струну, взмахнул руками – и ухватился ими за тоненькую веточку ивы над своей головой. Ива моя, надежда моя, как в бреду, бормотал Сергей Павлович, облизывая пересохшие губы и осторожно подтягивая к себе ветку потолще. Дерево гнулось, но терпело. Лес загнал его в болото, ива протянула ветку помощи. Ива, никогда больше не буду ломать тебя, вот мой тебе зарок до конца моих дней. Женское имя. Найду женщину с именем Ива и буду с ней счастлив. Скажу ей: спасите меня, я погружаюсь, опускаюсь… я тону. Сначала топор, потом болото – два ужаса было, третьего не миновать.
Одновременно он жалел соскальзывающие с ног сапоги и утешал себя тем, что это его добровольная жертва идолу трясины. Прекрасные новые резиновые сапоги зеленого цвета….
…или жизнь.
Со стоном он вполз на бугорок, под иву, и лег, прижавшись щекой к ее шершавому холодному стволу. Сапог остался у него только на левой ноге; другой канул безвозвратно.
Откупился всего лишь одним сапогом. Можно сказать – даром, если не принимать в расчет предстоящие ему неудобства пешего хода с необутой ногой.
Он стянул с нее мокрый, в коричневой жиже носок; стянул и сапог и вылил из него бурую воду. Теперь надо было сунуть руку в карман, достать спички, встать, собрать хворост, запалить костер – но на все это у Сергея Павловича уже не осталось сил. Глаза закрывались. Он заснул.
6
Вскоре его разбудил чей-то голос вблизи. «Это Аня за мной пришла», – подумал он, сразу же вслед за тем поразившись нелепости своего предположения. Да и голос-то был несомненно мужской – правда, слабый и, скорее всего, старческий, но в то же время замечательно ясный.
– Сергей!
На пеньке, под бугорком, на котором росла ива и на котором, привалившись к ее стволу, забылся Сергей Павлович, сидел старичок преклонных лет – во всяком случае, не менее восьмидесяти. Белая борода, белые усы и волосы его сияли, что было особенно хорошо видно в уже наступивших сумерках. Под белыми бровями сияли и голубые глаза его.
– В трех соснах заблудился, радость моя? – доброжелательно улыбаясь, слабым и ясным своим голосом произнес он. Сергей Павлович ошеломленно на него смотрел. – Что значит – городской ты человек, – продолжал старичок. – В лесу тебе каждое дерево знак дает и какой стороны держаться указывает, а ты кругами бегал… И как бедный народ в городах ныне живет – ума не приложу! Одна грязь. Да и в деревне не лучше, ты прав, – кивнул он, хотя Сергей Павлович только собрался ему возразить, что в деревнях совсем не райское житье. – А ты, я вижу, намаялся, радость моя?
– Да ничего, – осторожно отвечал Сергей Павлович и стал подниматься на ноги.
– Посиди! – властной рукой указал ему белый старичок. – У нас с тобой еще разговор будет, а мне неудобно: ты и так со своего бугра на меня сверху глядишь.
– Я сойду, если хотите, – предложил Сергей Павлович, все еще пытаясь понять, кого послала ему судьба на исходе этого мучительного дня.
– Сиди и ничем себя не тревожь и ничего худого не думай. Я гляжу – правый-то сапог твой, Сереженька, в болоте, должно быть, утоп?
– В болоте, – кивнул Сергей Павлович и только сейчас почти с испугом сообразил, что старичок на пеньке каким-то образом узнал его имя. Больше того: возникла ни на чем не основанная, но тем не менее совершенно твердая уверенность, что старичок этот – человек потрясающей проницательности и великого ума, и он, Сергей Павлович Боголюбов, в сравнении с ним всего лишь испорченный, гадкий ребенок. Всю жизнь прошалил. А теперь у дедушки с белой бородой как на ладони – с бывшим молодым беспутством, бывшей женой, бывшими страстишками и бывшей всепоглощающей любовью…
– Слава Богу, что сам уцелел, радость моя. Идти, правда, будет тебе трудновато, но здесь недалеко, я тебе путь укажу.
– А я сапог жалел, – засмеялся Сергей Павлович и тут же безмерно удивился и своему смеху, и – главное – той радостной, счастливой приподнятости, беспричинно охватившей его. Душе легко стало. И он с любовью взглянул на светлое лицо чудесного старца.
Тот сказал:
– А ты в себя войди и из своей глубины сердечной мне ответь: что такое болото, в которое ты угодил?
