– Нет, – отрывисто бросил Леонард.
– Почему?
– Сами-то как думаете?
– Неужели вас не пригласили?!
– Совершенно точно. Перова ахнула:
– У вас же такая заметная должность, да и за столом молодой человек всегда предпочтительней пожилого.
– Не знаю уж, какими соображениями руководствовался Самощенко, рассылая приглашения на гулянку. В принципе, у нас с ним шапочное знакомство. Еще неизвестно, пошел бы я, получив предложение.
«Это-то как раз известно», – подумала Романова и спросила:
– Вы подозреваете кого-нибудь в совершении этого преступления?
– Нет. Я даже толком не знаю, кто был тогда в «Стратосфере».
– Вам доводилось слышать про заклятых врагов Ширинбекова и Самощенко? – поинтересовалась Светлана.
– Про Ширинбекова не скажу – не в курсе. А вот как многие ругали Евгения Владимировича за его бредовые идеи, слышать приходилось. Он же рвется в политику, ему нужно придумывать что-то оригинальное. Скажем, Самощенко как с писаной торбой носится с идеей объединения нашего края с двумя соседними автономными округами. За это его чихвостили все кому не лень. У нас есть несколько политических партий, каждая крыла почем зря.
– С одинаковой активностью?
– Степень активности я не измерял. Крыли. Можно ли назвать хулителей врагами? Сомневаюсь.
– Пожалуй, нельзя, – согласилась Романова. – Однако вы, как ни крути, все же особа, приближенная к императору. Неужели столь высокопоставленный человек не может припомнить какого-нибудь доказательного выражения вражды? Я имею в виду какие-либо дневниковые записи, документы, магнитофонные записи. У вас лицо волевого человека. Неужели никогда не собирались выступить на Страшном суде и выложить, что у вас накипело. Стукнуть кулаком по столу и рассказать, как все происходило.
С юных лет Глазурин переживал из-за своего маленького подбородка. Он считал это признаком безволия. Для этого и бородку отпустил, что, правда, не делало его похожим на ирландца с мощной челюстью. Стоило Романовой сказать про его волевое лицо, Леонард понял, что ему хочется отплатить добром этой замечательной, понимающей женщине и ее симпатичной подруге.
– Безусловно, я собирал для домашнего архива важные материалы, которые имеют общественную значимость и в дальнейшем могут пригодиться.
– Вы сможете познакомить нас с какими-либо экспонатами вашей коллекции? – спросила Перова.
– К сожалению, у меня руки не дошли до систематизации. Но постараюсь подобрать для вас что- нибудь путное. В ближайшие дни.
– Сегодня никак нельзя?
– У меня там конь не валялся. Холостяцкий быт мало располагает к поддержанию порядка.
– Я завтра вынуждена улететь в Москву, – вздохнула Галина с такой искренностью, что даже Перова поверила: может, ее действительно зачем-то вызвали. – Светлана же остается. Вы уж, Леонард Валерианович, не сочтите за труд – ознакомьте ее с материалами, которые помогут нашей работе.
– Постараюсь. К завтрашнему дню попытаюсь что-нибудь разыскать.
«Хорошо, что блондинка уезжает, а у меня есть повод официально встречаться с молодой. У них – общее дело. Государственной важности. Я обещал попытаться разыскать что-нибудь к завтрашнему дню, однако первая попытка может оказаться не слишком удачной. Потом постараюсь к послезавтрашнему. Аза это время можно хорошенько обдумать, какую кость швырнуть москвичам. Держать же свой компромат под спудом, видимо, нецелесообразно. Сегодня команда Сокольского на виду, на сцене. Завтра вместо них появятся другие, эти уйдут за кулисы. Про них быстро забудут, и никого мои записи уже не заинтересуют – залежалый товар, срок годности истек. Так и пропадет собранное добро. Поэтому надо потихонечку делать вброс информации. Генеральная прокуратура заинтересовалась? Очень хорошо. Дадим ей маленькую порцию, и все будут довольны – следователи получат хоть какую-нибудь зацепку, мне же не помешает поддержать с прокуратурой хорошие отношения, иметь там знакомых. Мало ли как жизнь сложится».
Глава 15 КАССЕТЫ С КОМПРОМАТОМ
У Турецкого состоялась встреча с руководителями краевой милиции. Надо было познакомиться, заручиться их поддержкой. Ведь пока особых достижений у следователей нет, не считая рассказа Криницкого о коварном плане устранения Самощенко. Однако милиционеры отнеслись к словам Ричарда Викторовича с большим сомнением.
– Глуповато получается, – прокомментировал начальник ГУВД полковник Шувалов. – Взрослые люди фиксируют на бумаге преступные замыслы. Неужели они не понимают, что рано или поздно это станет чудовищной уликой.
– Мне тоже в это верится с трудом, – поддержал начальника его заместитель Корсарин. – Кстати, многие из нас члены «Неделимой России», мы в хороших отношениях с руководством партии. Там все вменяемые люди. Невозможно представить, чтобы они скатились до неандертальских нравов – отравить, ударить каменным топором по черепу.
Владислав Игоревич Корсарин – высокий, статный человек с умным, хотя и несколько сердитым лицом. Тонкие черные усики придают ему вид залихватского плейбоя. У него очень располагающая улыбка. Стоит ему улыбнуться, как морщины на лбу разглаживаются, белоснежные зубы сверкают, появляются ямочки на щеках, и от былой сердитости не остается и следа.
– Честно говоря, я и сам был на юбилее Самощенко, – продолжал Владислав Игоревич. – Однако никаких подозрительных действий в тот вечер не заметил.
«Вот это уже моя недоработка, – подумал Турецкий, – или Володи Яковлева. Либо он не включил Корсарина в список присутствующих в „Стратосфере“, либо я его просмотрел. Если он там был, то говорить при нем про Криницкого – опрометчиво, пусть он хоть трижды приятный человек. Ошибочка вышла. Теперь нужно побыстрее тормошить Глазурина».
С губернаторским помощником Глазуриным занималась Светлана, остальные составляли списки присутствующих на юбилее и, встречаясь с ними, восстанавливали картину происшедших событий. Турецкий же после встречи в ГУВД отправился в медицинский институт, чтобы побеседовать с профессором Плиткиным. Перед этим он связался с Карпенко, единственным человеком из местного руководства, которому доверял, и еще раз напомнил об охране Криницкого.
Артур Михайлович Плиткин принял следователя сразу после лекции. Они устроились в большой и неуютной комнате кафедры кишечнополостных болезней, о чем напоминали развешанные на стенах неаппетитные тематические плакаты с изображениями почек и селезенок. Быстро выяснилось, что до трагического происшествия профессор не был знаком ни с Ширинбековым, ни с Самощенко и, как человек, мало интересующийся политикой, во всяком случае на уровне города, даже не слышал этих фамилий.
Турецкий рассказал ему о своих разговорах с Дынькиным и Щениковым, что крайне заинтересовало Артура Михайловича. Среднего роста, худенький, востроносенький, он слушал следователя буквально разинув рот и напоминал проголодавшегося птенчика.
– У вас промелькнула фраза, что Дынькин предположил возможность применения нового отравляющего вещества, созданного на основе диоксина и пентакарбонила железа, – сказал он после того, как Александр Борисович закончил свой рассказ. – Признаться, у меня у самого мелькнула такая шальная мыслишка. Хотя большой нужды создавать новое при хорошем существующем старом нет, но вы же прекрасно знаете, где мы живем.
– То есть вы полагаете, что в каких-то закрытых лабораториях по инерции делают то, от чего с
