асфальте белые силуэты. Это значило, что именно в таком положении, вернее, в таких позах его несостоявшиеся убийцы покинули этот мир…
Но что же мог на самом деле добыть Вадька, этот чертов фанат, если разгорелся подобный сыр-бор, в котором человек — туда, человек — сюда уже разницы не делают? Вот и Ленка толком не сумела ответить на этот проклятый вопрос…
Коля не соврал, он отвел пришедшего окончательно в себя Олега в одну из подвальных комнат этого большого и весьма прилично обставленного дома, где находилась Елена. Дочь полулежала на застланной серым одеялом кровати, какие обычно бывали в сельских больницах — с невысокими железными спинками. Одна рука ее была пристегнута длинной цепочкой к этой спинке. Но это совсем не мешало дочери рассматривать кипу каких-то зарубежных красочных журналов.
Увидев входящего отца, она сделала было движение ему навстречу, но Олег сам кинулся к ней.
— Это еще зачем? — с возмущением воскликнул он, указывая Коле на цепь. В соседней комнате он видел двоих амбалов, которые с выражением египетских сфинксов на физиономиях смотрели американский боевик по «видюшнику». Кстати, когда они вдвоем с Колей вошли в ту комнату, амбалы словно по команде поднялись и снова сели лишь после разрешающего жеста. Дисциплинка-то, похоже, армейская! Но зачем же при такой охране еще и эта идиотская цепь?!
— Это скорее психологический фактор, — без улыбки усмехнулся Николай. Он расстегнул стальной браслет на руке у Елены, но саму цепь оставил на месте. — Впрочем, пепельниц здесь нет, можно быть спокойным. Вы, наверное, хотели бы поговорить несколько минут наедине? Я вас оставлю. Но и вы, Олег Николаевич, — он снова демонстративно перешел на «вы», — не забывайте, что для полной конспирации должны сегодня ночевать дома.
— Как ты здесь оказался? — был первый вопрос Лены, когда этот худощавый, «вырубивший» ее накануне одним неуловимым жестом, вышел.
— Наверное, так же, как и ты, — сокрушенно ответил Олег. — Это все из-за Вадьки. А правильнее, из-за Виталия. Предлагают своеобразный обмен: деньги и безопасность на Вадькины дискеты. Между прочим, это не Ирка тебе звонила, кто-то сыграл под нее, но теперь уже и неважно. Я другого боюсь: из Виталия ведь ни за что не вышибить, где находится Вадим, вот в чем дело… Они тут тебя не обижали?
— Да нет… — как о постороннем качнула головой Лена. — Что же делать-то?
— Еще не знаю… Поеду, буду думать. Попробую их уговорить, чтоб тебя отпустили со мной.
Но Николай с ним не согласился. Уже на выходе из дома он сказал:
— Она у нас здесь в большей безопасности, чем где-либо. Да и ты, Олег, кстати, тоже. Давай-ка я все-таки пошлю с тобой своего человека?
— Нет-нет, я категорически против, — запротестовал Скляр. — Все должно быть так, будто я ничего не знаю. Напился. Гулял с какой-то шлюхой. Вот и приехал черт-те когда…
— Не уверен. Но была бы, как говорится, честь… Ты не обижайся, однако глаза тебе придется завязать. Меньше знаний — меньше и печали.
Олегу наложили на глаза тугую повязку и, взяв под руку, проводили до машины. Единственное, что он сумел почувствовать, это острый и чистый запах хвои. А повязку разрешили снять, когда машина катила уже по Садовому кольцу, приближаясь с Смоленке…
Он набрал дверной код и стал медленно подниматься по лестнице. Решил прямо завтра с утра устроить новый бенц Виталию, шум поднять, добиться встречи с Вадимом, а там уже и видно будет. И об этих киллерах под аркой, о которых ему расскажут соседи, он тоже не преминет громко сообщить. Словом, давай, Виталий, свою охрану! Это правильный ход, когда потенциальная жертва делает убийцу заложником своей безопасности. Интересно, как теперь станет выкручиваться господин Западинский со своими матвеевскими бандитами?
Олег Николаевич, уже давно протрезвевший от всех событий, открыл дверь одним ключом, вторым. Вошел в темную прихожую и, захлопывая за собой дверь, потянулся к выключателю. Но сейчас же прямо перед его глазами сверкнула вспышка, и одновременно он почувствовал сильнейший удар в грудь, который отбросил его к стене. Никакого звука он так и не успел услышать…
Вскоре из его квартиры вышли двое в плащах с поднятыми воротниками, заперли дверь и тихо пошли по лестнице вниз.
Уже когда свернули в подворотню, один спросил второго:
— Контрольный не забыл?
— Да ты че, братан?
Снаружи их ждала черная «девятка».
Глава одиннадцатая Под музыку Шопена
В Останкине царил траур. В вестибюле в траурных рамках висели большие портреты Олега Скляра — известнейшего телеведущего и Артема Никулина — талантливого телеоператора, творческая биография которого оказалась столь короткой. Под ними стояли живые цветы в корзинах. Портреты висели уже второй день, и местная публика успела к ним привыкнуть, как ко всему неизбежному в жизни. Коротенькие некрологи, написанные от руки на ватмане, были эмоциональными, но они ничего не сообщали о покойных. Только одно: их любили и уважали коллеги, обещали долго помнить и сожалели о раннем уходе из жизни. О времени траурной церемонии прощания руководство обещало информировать позднее.
— Это ж надо, а? — услышал Турецкий печальный вздох рядом. Обернулся и увидел стоящую рядом смазливую девушку. У нее были стройные ножки и странная короткая юбочка — среднее между кожаными трусиками и фартучком. Очень забавно! Александр Борисович участливо уставился на нее, ожидая продолжения. — Ну да, — поделилось с ним тут же своими сожалениями сексуальное создание, — сразу и папашу, и жениха угрохали. А Ленка исчезла с концами! Во, блин! А ты говоришь, дядечка! — И она с независимым видом удалилась по коридору, лишая Турецкого всякой надежды на случайное знакомство…
Сережа Карамышев подробно пересказал Александру Борисовичу свою беседу с Плешаковым. О допросе и речи идти не могло, поскольку дело Бирюка находилось в производстве Мосгорпрокуратуры, и как оно могло дальше повернуться, было неясно. Беседа эта заинтересовала Турецкого, особенно в той ее части, где речь шла о канале «ТВ-Русь», принадлежавшем крупнейшему телемагнату России Виталию Западинскому. Таким образом появлялась новая фигура, однако прощупать ее Сереже было бы не по силам. Это решил сделать сам Турецкий.
Итак, войдя в останкинское здание, он первым делом уткнулся в траурные рамки с фотографиями. И услышал первую версию от простого народа. Ситуация подсказывала, что ему, как представителю Генеральной прокуратуры, следует быть более информированным.
Он вернулся в свою машину и набрал по мобильному номер Славы Грязнова. Уж если не МУР, то кто же!
— Мой генерал, — сказал он, когда в трубке раздалось привычное «Грязнов слушает», — что ты мог бы сообщить мне об убиенных сотрудниках Останкина господах Скляре и Никулине? Пошарь, пожалуйста, по своим службам.
— Обождешь?
— Само собой…
— А время есть?
— Навалом.
— Так подъезжай! Будет гораздо лучше. И погода шепчет…
— Я ведь как раз в Останкине.
— Ах вон оно что! Мальбрук, надо понимать, в поход собрался?
— Так точно, мон женераль! Ты бы, кстати, не тянул, а отдал команду.
— Какие мы умные! Уже отдал, сиди и жди… Да, к слову, откуда тебе известно, что они убиенные? И чем вызван твой интерес?
— А потому что очень любопытная картинка рисуется. Я, понимаешь, стою возле траурных
