– Здесь напрашиваются два варианта. Один вариант – делали предупреждение, то есть в первый раз хотели только попугать. А когда Легейдо не внял предупреждению и разболтал обо всем своему исполнительному директору, тут его и убрали.
– А второй?
– Второй вариант, Петя, состоит в том, что муляж бомбы не имеет к нашему делу никакого отношения. Просто-напросто кто-то глупо пошутил...
– Ага. А может быть, и Шуберт не имеет к Шиллеру никакого отношения?
– Это мы сейчас у Макса спросим.
Сыщики наведались к Максу, который, забыв о всех субъектах с именами немецких классиков, самозабвенно плутал в дебрях Интернета, обложившись пакетиками с чипсами и прочей мусорной едой.
– Слушай, Макс, а возможно установить, что Шиллер и Шуберт – один и тот же человек?
Макс пробубнил набитым ртом что-то невразумительное.
– Чего-чего? Переведи!
– Если он со своего домашнего или служебного компьютера выходит в сеть, тогда запросто, – расшифровал свое предыдущее сообщение Макс. – Ну ай-пи и все такие ориентиры. А если с чужого компа или откуда-нибудь из интернет-кафе, тогда хана. Тогда лингвистический анализ или я не знаю что... А что, очень надо?
– Может, и не надо. Может, и без этого расколется.
Для того чтобы удостовериться в истинности или ложности своих догадок, предстояло нанести визит в агентство Шиллера.
Меркулов сидел у себя за столом с сосредоточенным выражением лица. По другую сторону стола располагался председатель авиакомиссии Виктор Иоганнович Петров – непрошибаемый чиновник, чугунный божок с толстым портфелем – и тыкал жирным пальцем в лист бумаги, испещренный формулами и терминами. Костя уже имел опыт соприкосновений с Иоганнычем, и опыт этот показывал, что общаться с Петровым нелегко, но на сформулированное комиссией заключение можно целиком и полностью положиться. Виктор Иоганнович сам был блестящим специалистом в области авиации и умел разъяснить заключение так, чтобы стало ясно даже последнему профану... К профанам авиационного дела Костя честно относил себя.
Но сегодня блестящая лекция Иоганновича совсем не была блестящей. Речь его страдала длиннотами и натяжками. Костя то откидывался на спинку стула, то старался следить за математическими выкладками, то рассматривал полированную коричневую поверхность своего стола, загоняя внутрь назревавшие вопросы, которые приберегал для того времени, когда Петров замолчит.
– Так все-таки, – не дождавшись конца речи, вмешался Меркулов, – что послужило причиной падения самолета: ошибка пилотирования или возможная неисправность топливной системы?
– Константин Дмитриевич, – замялся Петров, – особое мнение комиссии состоит в том, что если состав действительно содержал эту примесь...
Чтобы Петров выкручивался, бекал и мекал – это с ним, должно быть, раз в сто лет случается. По крайней мере, Константину Дмитриевичу его в таком состоянии заставать не приходилось.
– Но вы сами тут пишете, что в составе топлива примеси не обнаружено, – поднажал Меркулов.
– Не обнаружено, – подтвердил Петров, промокая низкий, вздыбленный морщинами лоб платком. – Но это летучее соединение. И если предположить его наличие, то в топливной системе могла образоваться воздушная пробка, вследствие чего произошла остановка двигателя.
Петров шумно вздохнул, словно паровой котел. Вздохнул и Меркулов, правда, значительно тише.
– Иоганныч, – другим тоном начал Меркулов, – я никогда от тебя такого мутного заключения не получал. Скажи мне по-человечески: вывод каков?
– Вывод – технических неисправностей не было, значит, это ошибка пилотирования. Но если существует особое мнение, я обязан его высказать.
– У кого это особое мнение существует? – живо озаботился Костя.
Петров сделал недовольное лицо и принялся вставать.
– Костя... А вот риторических вопросов я от тебя никогда не слышал, – весомо произнес Виктор Иоганнович, вынимая из-за стола свое грузное, объемистое тело.
– Каких риторических? Вопрос прямой: кто отстаивал версию с бракованным топливом?
– Риторический, Костя. Потому что ответа ты от меня не получишь. Особое мнение сформулировала комиссия. Ко-мис-си-я.
Петров пожал Меркулову руку и быстро вышел из кабинета.
И снова кабинет Лимонника, неизбежно, как всегда, напомнивший Турецкому оранжерею или, скорее, тропические леса. И дух тут, как в тропиках – густой, влажный, полный цитрусовых запахов; и зелень, как в тропиках – темная, почти черная, плотная и упругая, перемешанная с желтизной лимонов... Что касается лимонов, правда, их было всего два, и то какие-то задохлики мелковатые. Остальная масса лимонных зарослей, занимавшая в своих горшках и кадках целый угол адвокатского кабинета, пока что не приносили своих кислых плодов на потребу чаепитию. Турецкий стоял рядом, разглядывая растения и лампы над ними, однако мысли его были далеки как от желания попить чайку, так и от проблем разведения южных растений в московских условиях.
– Саш, ну откуда в тебе вдруг наивность такая? – менторски изрек Лимонник. – Ну смотри...
Лимонник как раз закончил поливку, заботливым жестом поправил слабенький рахитичный листок, чтобы ему досталось больше света лампы, и вышел из угла кабинета. И раздвинул ширму, скрывая за ней свои кабинетные плантации.
– Вот даже я. Простой...
– Ага, как валенок, – вставил насмешливую реплику Турецкий.
– ...и законопослушный адвокат, – Лимонник аккуратно проигнорировал замечание, – я же скрываю от посетителей то, что мне, извини за выражение, дорого и мило. И при этом, заметь, не преступно...
– И не предосудительно! – с готовностью закончил фразу Турецкий.
– Именно, – все так же невозмутимо подтвердил Лимонник. – Но твой-то авиаинструктор, возможно, в убийстве замешан!
Да-а, Лимонник – человек с характером. Александр Борисович пришел к нему с намерением попросить помощи в розыске пропавшего и до сих пор не нашедшегося Сергея Воронина. Казалось бы, просто и недолго, а? Но нет, с Лимонником ничто не бывает просто и недолго. Уж извини, Саша, придется и полюбоваться его оранжереей, и выслушать его тягомотные рассуждения «за жизнь»... И если даже ты решишь поторопить дело, не надейся, что у тебя все так сразу получится.
– Я всего-навсего прошу тебя проверить его кредитную историю. Вдруг на его имя счета где-то заведены, карточки кредитные...
– А чего не сам? – буркнул адвокат.
– При моих связях на это времени уйдет в три, нет, в пять раз больше!
Саша хотел польстить норовистому адвокату. Не получилось: Лимонника лестью не возьмешь. Ни лестью, ни подначками, ни угрозами. В гробу Лимонник все это видал.
– Спасибо за комплимент, только откуда такая наивность, Саша? Ну вот, из-за тебя про лайм забыл...
Лимонник снова отодвинул ширму, взял ножницы и начал неторопливо подстригать верхние побеги одного из растений. Что такое лайм, Турецкий знал – пробовал: зеленый лимон, еще более душистый, но и еще более кислый по сравнению с обыкновенными лимонами. Саша почувствовал, как оскоминой свело челюсти и наполнился слюной рот, но не мог определить, был ли этот физиологический отзыв реакцией на упоминание лайма или на разговор с адвокатом.
– Этот Воронин не идиот ведь – открывать счет на свое имя, чтоб ему туда деньги за убийство перечислили, – конкретизировал свои предшествующие слова Лимонник. – Если он скрылся, то уж, не волнуйся, и имя сменил, и биографию.
– Да понимаю я! – досадливо отозвался Турецкий. – Но у меня пока никаких зацепок, вообще! Надо с чего-то начинать... Проверь его семью. Жену, дочь.
– Если они не сбежали вместе, скорее всего, он сбежал от них, – с высоты трудного житейского опыта провозгласил Лимонник, орудуя специальными ножничками над побегами лайма с ювелирной точностью и
