– Ладно, ладно! Вот только что ж делать, Эдя? В сарай, что ли? Побегу я. А? В сарае спрячусь. Не выдашь, Эдя?
– Да ты что, дед? Ты меня, что ли, первый год знаешь? Как же я без тебя, если тебя в интернат упекут?
– Да, правда, как? – поверил дед. – Ну я побег. Ладноть?
– Ладноть! – передразнил его Однокозов. – И сиди там тихо, как мышь! Чтоб не слышно тебя, дед!
Однокозов вернулся к столу и объяснил Турецкому:
– Мания у него одна. Ему кто-то когда-то сказал, что таких, как он, в интернат забирают, для престарелых. И теперь он пуще смерти этого слова боится. Как скажешь ему интернат – мигом к себе. Налоговики приезжают – он понимает: за ним, в интернат его. О чем-нибудь с бабой Глашей шепчемся – уже боится, в интернат, думает, забирают. Может, и вправду его в какой-нибудь интернат отдать? Ума не приложу. Свихнется же здесь. И лет ему уже немало, медицинское обслуживание полагается. А то ведь заболеет, простудится, а баба Глаша знаешь чем лечит?… Да, здесь, Турский, просто прошлый век какой- то.
Турецкий слушал его, а сам все думал, с чего бы начать. Когда он в очередной раз решился заговорить, в сенях снова раздался какой-то шорох.
Однокозов резко обернулся.
– Дед, что ли, снова?… – прислушался он. – Неугомонный.
– Эдя, а ведь он у тебя и в самом деле того…
– Бесспорно, – согласился Однокозов. – Эй, дед! А ну выходи! Выходи, подлый трус! Ты что там в углу шаришься?!
Дед выглянул из-за двери и посмотрел на них. Теперь он был почему-то без шапки.
– Где шапку посеял, дед? – спросил его Однокозов.
– Эдя, можно тебя на минутку? – снова тихо попросил он.
– Достал ты! – не выдержал Однокозов. – Ну что тебе, старый?
– Эдя, ну можно?… – клянчил дед.
Он вдруг беглым взглядом посмотрел на Турецкого и сказал, обращаясь к нему:
– Здравствуйте, я сейчас уйду.
Однокозов сплюнул, встал и снова вышел.
– И что, Эдя, сильно лютует он? – прошептал в сенях дед.
– Слушай, дед, достал ты меня! Чего ты привязался, а? Шлепай отсюда. Иди к себе. Понял? Нет? Показать тебе дорогу? В интернат тебя отправлю, сам отправлю, собственными руками туда, если не сгинешь тотчас же! Где твоя шапка? Где ты был?
– В сарае.
– Ну и иди туда, чудило!
– Так ить боязно, Эдя!
– Чего тебе боязно?
– Интернат этот чертов из головы не идет.
– Выбрось!
– Не могу! Все думаю, думаю.
– Говорю: задобрю я его, задобрю.
– А что он за человек, Эдя? Из комиссии?
– Из комиссии!
– Эксперт, что ли?
– Эксперт, Михалыч, эксперт! Самый главный эксперт. Эксперт над экспертами!
– Ну я тогда побег. Побег я, Эдя.
И Однокозов снова вернулся к столу. Они сидели, и было видно, как дед, подобно привидению, ходит кругами вокруг дома.
Его пригнувшаяся худая спина была видна то в одном окне, то в другом, хруст раздавался с разных сторон.
Когда он снова, подобно хитрому зверю, подкрался к дому, Однокозов, прервав разговор, сказал громко, чтобы дед слышал:
– Да, конечно, если хотите, забирайте его в интернат!
Дед остановился в сенях и молчал. Он отчего-то уже не боялся их.
Любопытство у сумасшедших часто пересиливает страх.
И когда вдруг его голос снова раздался, Однокозов взял сапог, сушившийся у печки, и запустил им в дверь.
Дед опрометью выскочил из сеней и побежал, подпрыгивая, во двор.
