вокруг себя десяток самых сильных заключенных и, опираясь на эту свою гвардию, поддерживал порядок. Кроме шуток, не уголовный порядок, а самый обычный, максимально приближенный к бытующим в нормальном человеческом обществе понятиям о справедливости. Фомич не допускал воровства, не допускал, чтобы сокамерники издевались друг над другом. Съестное из передач распределялось таким образом, чтобы перепало что-то и тем, кто передач не получал. Строго следил Фомич за соблюдением очередности: кому в эту ночь спать на нарах, а кому — на полу… Э, да разве обо всем расскажешь! Поначалу Мускаев, как любой человек, угодивший с воли в СИЗО, чувствовал себя раздавленным тяжестью тюремной обстановки, но, чуть-чуть обвыкнувшись и осмотревшись, сделал вывод, что могло быть и хуже. Гораздо хуже, если бы не Фомич…
Фомич, кажется, по-своему симпатизировал Вадиму. Правда, никогда не ободрял его, не успокаивал, даже наоборот, предрекал сплошные неприятности, но делал это без насмешки, сочувственно, исключительно желая пылкому сокамернику добра.
— Ты, мужик, готовься к худшему. Всегда, что бы с тобой ни случилось, предвидь плохой исход. И, главное, не надейся. Надежда — она ведь такая гадюка, как баба-динамистка: поманит своей красою и оставит ни с чем. А тебе после того, как она тебя покинет и не даст, хоть в петлю. Я тебе добра желаю и потому говорю: выплюнь из себя надежду. Раз уж ты в СИЗО попал, обратно на волю отсюда выйти не рассчитывай. Если и выйдешь, то только через тюрьму. А то еще и пожизненное дадут. Скажи спасибо, что сейчас не расстреливают. Так что жить будешь. Но плохо.
— Но я невиновен! — не выдержал Вадим.
— Тем хуже, — стоял на своем Фомич. — Был бы виновен, мог бы рассчитывать на твердую статью. А невиновного в чем угодно обвинить могут.
— Как же так?
— А вот так. Христос тоже был невиновен. А вспомни: кого распяли? Его или разбойника?
Вадим всю эту тюремную премудрость от Фомича выслушивал, но в сердце не впускал. Потому что расставаться с надеждой на освобождение не собирался. Слабенькая была эта надежда, маленькая, хиленькая, глупенькая, как дефективный ребенок, но это было единственным, что еще принадлежало Вадиму после того, как все остальное было потеряно. Надежда согревала его в те ночи, когда выпадало спать на ледяном каменном полу, надежда ласково прикасалась к его ушибам после побоев, и Вадим чувствовал, что он благодарен своей надежде. И останется благодарен, даже если она не оправдается…
Милиция, прибывшая в гостиницу в связи с фактом нападения на московских адвокатов, вела себя довольно-таки своеобразно. В ответ на просьбу Гордеева срочно осмотреть место происшествия, на котором могли остаться характеризующие напавших улики, местные оперативники равнодушно высказались в том духе, что кто же ищет улики в ночной темноте. Вот завтра, когда выберут время, обязательно осмотрят.
— Но до завтра следы могут затоптать! — напрасно возмущался Гордеев.
Милиционеров Александрбурга не смущали подобные мелочи. Затопчут так затопчут. У них и без того много дел.
— Неужели у милиции нет ручных фонариков?
Фонарики, как выяснилось, имеются, вот только батарейки к ним не выдаются. И вообще, ночью никто ни в какие кусты категорически не пойдет.
Словесный портрет того, кто заманил адвокатов в уединенное место, чтобы там избить, милиция приняла, но как-то вяло. Настоятельные советы опросить присутствовавших за ужином в гостиничном ресторане, Гордеев видел, пропадут без пользы. И он опустил руки, устав сражаться. Тем более что и тошнота давала о себе знать все сильней, и голова напоминала гудящую банку, набитую ядовитыми осами…
— Чего вы вообще переживаете, — утешил Гордеева оперативник, — вас же не убили. Не ограбили даже. Остались живы, почти здоровы… Радуйтесь!
Гордеев обрадовался только одному: тому, что в момент произнесения этой эпохальной фразы рядом не присутствовал Роберт. Непременно помянул бы и Кафку, и свое шестое чувство. А ко всему прочему, подобное нападение Юрий испытал далеко не в первый раз.
Так что, если обратиться к факту объективно, мог бы оказаться в данной ситуации и сам поумнее…
По счастью, медики-александрбуржцы не участвовали в здешнем тотальном кафкианском сговоре. Они квалифицированно и милосердно осмотрели пострадавших и оказали им первую помощь. Рана на голове Юрия Петровича оказалась не опасна, хотя пришлось наложить на нее три шва, и в ближайшее время возня с перевязками грозила осложнить насыщенный график адвоката. А вот потеря сознания и тошнота свидетельствовали о сотрясении мозга, не сулившем ничего хорошего.
— Главное при вашем диагнозе — отлежаться, — категорично потребовал хирург. — Затемненное помещение, побольше сна, легкоусвояемая углеводистая пища, никакого спиртного, никаких умственных нагрузок, не смотреть телевизор, не читать…
— Доктор, да вы просто рай описываете! — Гордеев развел руками. — Дайте срок, разберусь я наконец с этим делом и отосплюсь на полную катушку. Если только меня не добьют раньше.
Врачу не оставалось ничего, кроме как проворчать сентенцию о том, как люди не заботятся о своем здоровье, а потом спохватываются, да уже ничего не вернешь.
Роберт напрасно испугался: как показал рентгеновский снимок, нога у него не была сломана. У адвоката были всего лишь разорваны связки голеностопного сустава. Однако и эта травма должна была воспрепятствовать ему участвовать в усилиях по вызволению Баканина. Кроме того, контактная линза, как и следовало ожидать, бесследно растворилась в темноте. А сохранившаяся линза, оставшись непарной, была отныне бесполезна.
— Не страшно, Юрий Петрович, — бодрился молодой адвокат Васильев, — у меня с собой очки. Я по- прежнему готов работать. Теперь-то я от этого дела не отступлюсь. Запугать хотели? Фиг! Я и с разорванными связками по Александрбургу побегаю…
— Нет уж, Роберт, — пригасил юношеский азарт своего помощника Гордеев, — никуда ты не побежишь. Будешь лежать в гостинице со своими разорванными связками, сколько надо. А я тебе обязуюсь приносить свежие новости.
«Кафкианские», — чуть не прибавил Гордеев, но сдержался.
Оставлять Роберта одного в номере на целый день, конечно, было рискованно, но вряд ли ему будет лучше в местной больнице, куда могут беспрепятственно войти представители милиции и прокуратуры… Какой идиотизм: опасаться не бандитов, а милиционеров! Однако этот идиотизм в Александрбурге цветет махровым цветом. Судя по наглости нападения и безграничному хамскому наплевательству прибывших в гостиницу ментов (назвать их иначе язык не поворачивался), все они тут связаны круговой порукой до такой степени, что не стесняются никого и ничего.
И все-таки Гордеев решил написать жалобу в прокуратуру — на сей раз не относительно дела Баканина, а относительно нападения на Юрия Гордеева и Роберта Васильева. На все эти жалобы им, ясный перец, наплевать, но надо делать все, что можно. Капля камень точит.
Четвертая картина из прошлого ЗАГОВОР ОДИНОЧЕК
Осенью темнеет рано. И сумеречность раннего вечера усугубляла надвигавшаяся с востока туча, полная унылого, мелкого, затяжного дождя. В главном офисе фирмы «Уральский инструмент» повсюду зажигались лампочки, чтобы сотрудники могли продолжить выполнение своих обязанностей. До конца рабочего дня еще далеко, а работы выше крыши: «Уральский инструмент» контролирует ряд уральских заводов точного приборостроения… Лишь в одном кабинете свет не включили. Зачем? В данный момент здесь не просматривали никаких бумаг; бездействовал на столе компьютер, тихо лучась мониторовым
