считаться сыном своего, фактически недееспособного по этой части, отца…
Снова будто в мозгах ее, как в своем кармане, копается! Точно такие же доводы приводила себе Марина, до дрожи желая сохранить этого ребенка — позднего ребенка, ее последний шанс. Она тогда еще колебалась, отдавать ли на растерзание Леониду своего шаровидного свиноподобного мужчину, с которым она, как-никак, спала и пробуждалась рядом столько лет?.. А Леонид, уверенный, что Шарова надо убить, твердил, что это слишком опасно, что Шаров ей этого не простит, что на основании генетического анализа крови младенца ее могут заподозрить в убийстве мужа, что она погубит их обоих, и настоял на аборте… Леонид никогда не понимал ее чувств и мыслей. А Шаров, получается, понимает. Единственный человек, который ее по-настоящему понимает — поразительно, но это ее муж!
«Хватит прикидываться, будто он тебе чужой», — с раздражением сказала себе Марина. Какой бы независимой особой она себя ни воображала, как бы ни отстранялась от него, а все-таки, что ни говори, муж и жена — одна сатана, одним миром мазаны, из одного теста слеплены… Из одного материала сделаны. Если Шаров — резиновый Будда, то она — резиновая… резиновая Зина. Заучивала она в детстве такое стихотвореньице. «Резиновую Зину купили в магазине, резиновую Зину в корзине принесли…» Да, точь-в-точь о ней. Это ее приобрели в супермаркете, на ярмарке тщеславия, где люди продаются за материальные блага, это ее положили в потребительскую корзину, через решетку которой она так долго созерцала мир… Что там дальше? Пара строк забылась… та-та-та, та-та-та-та… а дальше безжалостное: «… упала из корзины, испачкалась в грязи». Боже, в какой густой грязи она испачкалась!
Но разве Шаров в этом виноват? Разве без него ей было бы легче? Без него ей было бы невыносимо! И в молодости, и… теперь… И если в молодости трехкомнатная квартира и профессорская зарплата играли ведущую роль, то теперь госпожа Криворучко и сама хорошо обеспечена. И только теперь она вдруг поняла, что ценит Шарова не за материальные ценности, которые он ей давно уже не в состоянии предоставить в прежнем объеме. Она ценит его надежность… его преданность ей… его мужественность, которая не измеряется уровнем гормонов и количеством активных сперматозоидов…
К тому времени, когда Шаров включил автомобильные фары, призрачно высвечивавшие перед ними дорогу, Марина осознала, что любит своего мужа. При других обстоятельствах это событие стало бы прелюдией к счастью. Теперь оно превратилось в ночной кошмар.
Потому что это все осложняло.
Зная обаяние Галочки Романовой, которая умела слушать так, что люди охотно выкладывали ей любые сведения, ее направили на место проживания предполагаемого убийцы, Петра Самойлова, — в поселок Нижний Забой. Надо полагать, первоначально название поселка указывало на связь местных обитателей с горнодобывающей промышленностью, однако теперь оно неожиданно зазвучало по-другому, и даже Галя Романова, поклонница поэзии Серебряного века, не могла не констатировать мысленно, что живущие здесь люди решили, грубо говоря, на все забить. В результате их действий, а скорее бездействия, поселок представлял собой воистину некий нижний, подземный мир — обратный, вывернутый по отношению к тому, где обретаются и александрбуржцы, и тем более благополучные москвичи. Обшарпанные бетонные коробки домов с выпирающей там и сям железной арматурой. Продырявленные фанерные стенды, с которых дожди и ветра начала нового тысячелетия не смогли до конца стереть красного жирного обращения «Товарищ!». Неясного назначения деревянные серые постройки, которые медленно, но неотвратимо превращались в дровяной хлам. Продуктовый ларек с единственным крошечным окошечком, напоминающим не то леток улья, не то амбразуру дзота, — судя по обилию решеток на нем, самое охраняемое здание в поселке, содержащее ценный скарб. А валяющиеся в окружности ларька пустые бутылки из-под алкогольных напитков показывают, что именно представляется посельчанам наивысшей ценностью. Поклонница поэзии Серебряного века, Галя вспоминала здесь строчки не Мандельштама и не Ахматовой. Настырно лез ей в голову Гребенщиков: «На улицах пьяный бардак, на улицах полный привет. А на нем узда из огня, на нем венец изо льда. Он мог бы спалить этот город, но города, в сущности, нет…» Поселка Нижний Забой, в сущности, не было — и странно было осознавать, что попадающиеся на улицах личности, в каждом из которых, даже в детях, проступало нечто заброшенно-неотмирное, все еще живы.
Тем не менее, как и в большом мире, здесь жили. И здесь умирали, переходя из одного мира в другой, возможно, во многом схожий с Нижним Забоем, так что местным покойникам не приходилось тратить загробное время на то, чтобы привыкнуть к новым условиям обитания…
— А чего, — медленно, чуть-чуть заторможенно повествовала почтовая приемщица Елизавета Самойлова, — я так и думала, что Родьке и Егору недолго осталось. Мужик, он ведь как начал пить по- черному, так и готов. Мой-то Петя не шибко пил, когда мы с ним расписывались, ну я и подумала, что у нас заладится. А он потом не то чтобы по-черному, но вкрепкую заливал. У нас заработать тут негде: либо получай гроши, либо едь на заработки. Я так думаю, если б заработок основательный в поселке был, меньше бы мужики бухали. Я так думаю, мужик должен себя высоко ценить. Чтоб к нему было уважение, потому что — мужик же! А если мужика никто не ценит, то он с того и пьет…
В голосе супруги Петра Самойлова звучало эпическое спокойствие, как у народной сказительницы, повествующей о небывалых событиях и героях. Елизавету Самойлову как будто давно перестало волновать и то, что ее муж попал в тюрьму за избиение и вымогательство, и то, что ее брат и шурин погибли в пьяной драке, и то, что трое ее сыновей (младшему одиннадцать лет, старшему пятнадцать), кажется, готовы повторить их неблагополучный, но, похоже, предначертанный всем мужчинам Нижнего Забоя жизненный маршрут. Глядя на выбивающиеся из-под застиранного, белого с черным узором, платка волосы Елизаветы, то ли от природы очень светлые, то ли рано поседевшие (среди нижних слоев общества старость не тождественна возрасту), Галя Романова пессимистически размышляла о том, что не могла же молодая Лиза с самого начала желать себе такой судьбы. Наверное, она по-своему любила мужа. Наверное, пыталась бороться с его пьянством. Наверное, причитала в минуты отчаяния: «Господи, за что мне это?» А теперь все в ней перегорело, и, возможно, она отчасти рада тому, что муж в тюрьме: по крайней мере, и далеко от нее, и — известно, где он находится. Скорее, Самойловой придется горевать, когда Петр, отсидев свой срок, вернется…
— У вашего мужа в последнее время перед тем, как он попал в тюрьму, появлялись большие деньги? — выпытывала Галя. — Может быть, он намекал, что вскоре материальное положение семьи улучшится?
Ей с самого начала казалась неестественной ситуация, которую заставляло предполагать признание Самойлова. Ну, как вообразить? Крепко пьющий житель Нижнего Забоя получает от московского бизнесмена заказ на убийство… Уже в этом заключается определенная несообразность: богач предпочел бы послать на такое дело профессионального киллера или доверенное лицо, а не алкоголика, который сам не знает, что ему в следующую минуту в голову взбредет. Ну, допустим, сделка состоялась, и Самойлов с родственниками выполнил условия договора. Но тогда где же деньги, которые он якобы получил от Баканина? И зачем было ему, располагая колоссальной, по нижнезабойским меркам, суммой, вымогать деньги у проезжего человека? Алкоголики — люди непредсказуемые, но не до такой же степени!
— Никаких денег мы не видели, — Елизавета Самойлова печально покачала головой, на которой белый платок выглядел, точно медицинская повязка, прикрывающая рану. — Сколько там Петя и работал в последнее время? От случая к случаю, как чего подвернется. Отовсюду его выгоняли, даже у нас, в поселке. А вы говорите — деньги! Если б не бедность, разве б он на такое пошел? Петя — он ведь не злой…
— Может быть, ваши родственники, Егор Самойлов и Родион Машкин, незадолго до смерти разбогатели?
Недоуменный взгляд ответил на вопрос лучше прямого отрицания.
— А у их семей после их смерти никаких денег не появилось?
— Чего-то не пойму, о чем вы толкуете?
— Елизавета Павловна, ваш муж в тюрьме утверждает, что еще до того случая, из-за которого он попал в тюрьму, он вместе с братом и Родионом Машкиным убил по заказу одного бизнесмена троих человек. Если это так, должны остаться…
Галя не успела договорить. Эпическое спокойствие вмиг слетело с Елизаветы, и она взметнулась с
