могут у нас для всех делать хорошие вещи.
Он помолчал, как бы обдумывая слова племянника. Ему нетрудно было понять чувства Валериана Володина, переживавшего за то, что его изобретение служит злым силам. Истории науки известна судьба Оппенгеймера, Нильса Бора, Андрея Сахарова, переживавших за то, что человечество, едва укротив атом, занялось не строительством электростанций, а атомными бомбами. Творец, безусловно, несет ответственность за свое открытие, но только в том случае, если он сам разрешил, позволил его использовать во зло. А этак и первого изобретателя топора можно обвинить в убийстве всех тех, кто лишился жизни на плахе. Так считал Илья Евгеньевич. Валериан же был натурой более тонкой, более чувствительной. Поэтому он и не пытался связать свою судьбу с женщиной. Уделять ей много времени он не сможет, но переносить ее страдания, ссоры для него окажется тяжкой мукой. И что тогда? Разрыв? Новые муки? А если дети? Он, прошедший тоску детского дома, переживший страдания по материнскому теплу и ласковому слову, жену из-за детей не бросит, а значит, будет терпеть и мучиться. Для творчества — это не самая лучшая оболочка. Страдания хороши изначально, как почва. А творчество начинается тогда, когда есть внутренний, пусть относительный, но покой.
— Что мне тебе сказать, Сергей? — допив вино, заговорил Илья Евгеньевич. — Когда мы вместе принимали решение о твоем новом рождении, я просил тебя крепко взвесить все про и контра, семь раз подумать и ответить: да или нет. А ответив, не возвращаться заново к прежним долгам и привычкам, не мучиться оттого, что ты не Володин, сирота безродная. Ты обретал отца и дядю, которые брали на себя ответственность за тебя. И это, ты знаешь, была не игра. Я сегодня не столько числю тебя в своих племянниках, сколько люблю тебя, как сына. Вот ведь какая притча. И тут уже пути назад нет. Пойми, мне будет не то что стыдно, что я принимал участие в этом обмане, мы никакого вреда этим поступком никому не принесли, мне будет больно оттого, что ты уже не сможешь вернуться к имени Сергей Басов, ибо нельзя дважды войти в одну и ту же реку. А значит, я потеряю сразу и племянника и сына. Поможем ли мы следствию, не уверен, а вот тем мафиози, которые тебя искали, непременно, и этот Турецкий защитить тебя от них не сможет. Наше государство даже привычки такой — защищать свидетелей — еще не заимело, слишком мал демократический градус преобразований.
Вот теперь и суди сам: что приобретем мы с тобой и что потеряем. И потери, я вижу, будут значительнее по всем позициям. А дальше поступай сам как знаешь. — Голос у Ильи Евгеньевича захрипел, нелегко ему дались эти слова, ибо он уже видел, что Сергей все решил. Решил идти прямо сейчас, не откладывая.
Басов замолчал, ожидая ответа Сергея. Он перестал метаться по комнате, а сидел в кресле и, казалось, безучастно смотрел в окно. Внутренне он успокоился. Только каково его решение: окончательно рвать связь с Басовым или же наоборот? Академик понимал и другое: хоть легко вроде бы Валериан вписался в его семью, но все равно он не мог расстаться с тем прежним, детдомовским Володиным. Ведь в Клину оставался детский дом, его воспитавший, был жив еще директор Владимир Саввович Ивлюшкин, кого он почитал в свое время за отца, и нянюшки, кому раньше Валериан писал по праздникам поздравительные открытки, приезжал в гости. И порвать эту ниточку оказалось труднее, нежели образовать другую, басовскую. Он и мучился оттого, что не может раз в год съездить к ним, накупить подарков, постоять у родных окон, увидеть родные лица. Валериан Володин был сентиментальным человеком.
Илья Евгеньевич украдкой посмотрел на часы: тридцать минут истекло, и Аннушка Петровна его уже нервничает, выглядывает в окно, заново ставит все подогревать, не зная, какие сложные проблемы задерживают ее избранника.
— Ты, наверное, проголодался? — спохватился Сергей.
— Нет, я обещал к Аннушке заехать.
— Поезжай, что же ты ее томишь, — грустно улыбнулся он. — Никуда я не пойду. Ты прав, дядя, маета моя пустая и доводы твои серьезные. Мы уже построили нашу семью. Разрушать легко, а строить трудно. Извини, что я дергаю тебя по этим пустякам, но мной временами точно бес понукает, покоя не дает. Что в институте?
Лицо Ильи Евгеньевича прояснилось, посветлело.
— Сократил я Викторию Петровну, для всех ты в Сочи отдыхаешь, это сдуру ляпнул, ну да вернуться уже можешь, коли оказия есть. Через пару дней ребята сборку начнут «антифантома», вот и возвращайся. Как соберем, я сам поеду в прокуратуру к Турецкому и его передам. Мне вчера Игнатий звонил, говорил, следователь к нему оттуда приезжал, расспрашивал его о твоем приборе, он сказал, что такое вполне возможно, порекомендовал ко мне обратиться. Я, кстати, тебя подключу, ты им все и поведаешь, не раскрывая источника, и тем себя успокоишь. Так что не думай, что они по ложному следу идут.
— Это хорошо! — вдруг загорелся Сергей. — Меня это и беспокоит больше всего, чтобы их остановить. Я даже в приборе новом такую штуку придумал, что можно аппарат тот сразу и навсегда вывести из строя. А как выведем, так я и вовсе успокоюсь. Рано еще человечеству подобные вещи иметь. Не созрело оно.
Басов-старший поднялся, посмотрел на телефон.
— Поехали со мной, пообедаем у Аннушки, — предложил он.
— Да нет, чего я там буду мешать, — отмахнулся Сергей. — У меня отбивные есть и пельмени.
— Она приглашала, между прочим! — Илья Евгеньевич тут не приврал, Анна Петровна действительно приглашала приехать их обоих, ибо была уверена, что одинокий мужчина не может себе приготовить достойное блюдо. Ему просто самому хотелось побыть с ней наедине, но сейчас он понимал, что племянника одного оставлять нельзя. — Собирайся, поехали!
— Так я же в Сочи? — усмехнулся Сергей.
— Да я одной Виктории это сказал, чтобы она, узнав о сокращении, не бросилась к тебе и не напросилась бы в снабженцы или в помощники. Опасная она баба. Я дурак был, что тебе ее еще сватал! Вот была бы трагедия, если б ты меня послушал! — негодовал Илья Евгеньевич. — Собирайся, собирайся, я без тебя не поеду!
Сергей вздохнул, стал переодевать рубашку.
— На улице с такой познакомишься и в восхищение придешь: умна, боевита, иронична да еще красавица. А внутри плесень да чернота. Души нет…
«По пути надо заехать коньяку или вина купить, — подумал Басов-старший. — На работу, я чувствую, сегодня уж не вернусь. Не до работы тут».
27
Станкевич сидел как на иголках: Белов в эти минуты встречался с Президентом, чтобы обсудить и новую кандидатуру вице-премьера. От этого разговора зависело очень многое. К удивлению Станкевича, Людочка Апухтина, которая по-прежнему снабжала его всей информацией из «Белого дома», в числе кандидатур на пост вице-премьера назвала и фамилию Санина. Белов с ним разговаривал по телефону дважды по двадцать минут. О чем они говорили, Людочка не знала. Окончательно же этот вопрос будет решен на встрече с Президентом. Она уже началась, и Геннадий Генрихович нервничал: кого на этот раз выберут на эту должность. Слишком уж много надежд возлагал он на нового распорядителя всей экономикой государства.
Странно, что Апухтина ничего не сказала о Кречетове. Видимо, ее предложит сам Президент. Суханов с ним снова разговаривал, и беседа, как передал народный лидер, была благожелательная. Мнение о Кречетове у Президента самое прекрасное, и его кандидатура обязательно будет рассматриваться. Станкевичу конечно же все равно, кто будет: Санин или Кречетов. Оба послушные. Кречетов даже удобнее, потому что его имя со Станкевичем никак не связывают. Всегда с Сухановым. А последнего Кречетов открыто презирает, и тот общается с ним по указке Геннадия Генриховича. Санина же считают его ставленником и любые действия Виталика будут невольно соотносить с ним. Это плохо.
Но откуда и как выскочила кандидатура Санина? Белов же хорошо понимает, кто стоит за ОНОКСбанком. Может быть, этим жестом он дает понять, что настала пора заключать перемирие? Это стоит
