«по пьяни», каких сейчас и в Москве, и в провинции, увы, пруд пруди… Помнится, единственное, что его отличало настолько, что кадры с места преступления даже показали по телевизору, то, что убийцей пожилой женщины, проживавшей в Южном округе столицы, стал ее собственный сын. Как водится, пьющий, причем опьянение у него, по свидетельству экспертизы, наступало быстро и являлось патологическим. В переводе на обычный человеческий язык термин «патологическое опьянение» означал, что Леонид Жаров, в обычном состоянии человек заурядного темперамента, после пары рюмок становился агрессивным и соответственно опасным для окружающих… Мать, по показаниям соседей, не раз и не два только чудом спасалась от кухонного ножа, за который, напившись, хватался всякий раз ее сыночек… На сей раз спастись Инне Олеговне Жаровой не удалось.
Причиной смерти стали множественные ножевые ранения, три из которых, как указывалось в деле, являлись «несовместимыми с жизнью». Сыночка взяли по горячим следам — вечером того же дня, когда зашедшая за солью соседка обнаружила труп Жаровой посреди комнаты в луже крови, дверь была приоткрыта. Пьяный отморозок даже не удосужился ее за собой захлопнуть.
Казалось бы, все: и улики, и свидетели налицо, преступник под арестом, оставалось то, что профессионалы называют «писаниной», и дело можно передавать в суд. Следак, выезжавший на место преступления с «земельки», Иван Кириллович Никитин, сдав все полагающиеся документы старшему следователю Следственного управления своего ГУВД Анне Константиновне Мокрушиной, успокоился и постарался выкинуть кровавую историю из головы: у него и без этого подобных дел хватало. А уж за двадцать-то лет беспорочной службы и вовсе насмотрелся. И лучшего способа, чем рыбалка, в том числе подледная, чтобы не стать жертвой постоянных стрессов, для себя не нашел. Именно на рыбалку, загрузив свой охотничий рюкзак соответствующим оборудованием, он и отправился в ближайшие выходные, на давно освоенное им подмосковное озерцо. Отправился Иван Кириллович на сей раз на электричке, поскольку его старенький «Москвич» в очередной раз стоял на ремонте. И за пять минут до того, как нужную ему электричку подали к перрону, в густой субботней толпе на платформе он неожиданно увидел не кого-нибудь, а того самого Леонида Жарова, которого неделю назад собственноручно препроводил в КПЗ… Разумеется, рыбалка была тут же забыта, а спустя два часа оба — и Никитин, и Жаров — уже находились в отделении милиции, где и трудился в качестве дознавателя Иван Кириллович. Поначалу не поверивший ни единому слову убийцы, утверждавшему, что «выпустила его сама следовательша», а потом не поверивший и собственным глазам, когда тем была предъявлена Никитину подписка о невыезде, подписанная Мокрушиной…
Никитин оказался честным служакой: вместо того чтобы плюнуть на все и продолжить путь к заветному озерцу, он с помощью дежурных оперов, судя по всему не слишком разборчивых в средствах, расколол Жарова за полчаса и рассказанную им историю не только запротоколировал, но и, как положено, записал на пленку.
И протокол, и пленка лежали сейчас перед Александром Борисовичем: он прекрасно помнил их содержание, оттого и хмурился… Анна Мокрушина не производила впечатление человека, способного на служебное преступление, тем не менее она его совершила… Непреодолимым, видимо, искусом оказалась для нее квартира Жаровых, в которой после гибели матери сыночек остался единственным прописанным жильцом… Хорошая двухкомнатная квартира в Северном Бутове: ее стоимость уверенно переваливала по нынешним временам за двести тысяч долларов… В обмен за переоформление Жаровым жилища на Анну Константиновну Мокрушину она не только изменила ему меру пресечения, выпустив из-под стражи под подписку о невыезде, но и пообещала закрыть уголовное дело «за недостаточностью улик».
В вине Мокрушиной сомневаться не приходилось: на стол Володи Поремского и соответственно Турецкого дело легло как раз перед завершением преступной сделки. Подписывать документы на квартиру Анна Мокрушина явилась с оформленным на закрытие уголовным делом под мышкой, не подозревая, что все происходит уже под контролем Генпрокуратуры…
— Володя, — устало произнес Турецкий, который только сейчас, после полудня, ощутил на себе наполовину бессонную ночь в больнице. — Я не вижу пока, почему ты дело Мокрушиной отнес к разряду горящих. Давай-ка быстренько своими словами!
— Все очень просто, Сан Борисыч, — вздохнул Поремский. — Эта история какая-то одинаковая на всех витках своей спирали…
— То есть?
— А то и есть… Кто-то надавил сверху, меня буквально вынудили изменить ей меру пресечения…
— То есть как?! Кто на тебя давил, Меркулов?!
— Скорее, давили, конечно, на него… Кто — понятия не имею… Он тогда и так был вымотан делом Цезаря. Садовничего еще не поймали, только готовились, все было на нем, ты в отпуске… Словом, вызвал он меня и говорит: черт с ними, если что случится, отвечать будут сами!
— Дьявол!.. Только не говори мне, что Мокрушина слиняла!
Володя Поремский вздохнул и поглядел на шефа сочувственно:
— В тот же день, когда мера пресечения была ей изменена. Она даже домой не заехала.
Александр Борисович молча сжал губы. Володя немного понаблюдал за тем, как играют у шефа на скулах желваки, после чего решил сжалиться над ним:
— Да не волнуйся ты так, Сан Борисыч, мы ж тут тоже сложа руки не сидели! Похоже, дамочка укрывается у своего любовника, мы его уже определили… Как раз вчера. А вот наружку я организовать не успел…
— Для чего тебе наружка? В таких ситуациях организовывают визит на дом, под невинным предлогом и с хорошими ребятишками за спиной!
— Ага… Все дело в том, кто именно любовник…
— Что, тоже из наших? — уныло поинтересовался Турецкий.
— Из эмвэдэшных, да еще и в чине генерала… — Поремский назвал фамилию и добавил: — Вячеслав Иванович уже в курсе, мы с ним сегодня утром разговаривали, я еще не знал, что меня в этот Мухосранск отправляют… В общем, с наружкой будет все в порядке, и она точно нужна: не может же наша Анна Константиновна вечно сидеть у своего хахаля в четырех стенах? Наверняка он попробует помочь ей смыться, скорее всего, за рубеж…Тут мы ее и возьмем — тепленькой. То есть теперь уже не мы, а ты.
— Ладно, — вздохнул Александр Борисович, — разберемся. С Вячеславом Ивановичем я сам созвонюсь… Вот дура баба… Насколько понимаю, до исчезновения ей грозило где-то от семи до пятнадцати?
— Думаю, больше семи не дали бы…
— Зато теперь получит на полную катушку с довеском, — произнес Турецкий и, сняв с телефонного аппарата трубку, начал набирать рабочий номер Славы Грязнова.
3
Разговор с Меркуловым по поводу дела Мокрушиной ничего нового Александру Борисовичу не дал, если не считать дополнительной головной боли.
— Ты знаешь, кто мне звонил по поводу изменения ей меры пресечения, да еще в момент, когда все мы тут были на нервах из-за твоего Цезаря?! — обиженно произнес тот.
— И знать не хочу! — продолжал злиться Турецкий. — Насчет ее именитого любовника я уже в курсе… Ты сам-то хоть понимаешь, что авантюру с квартирой они задумали наверняка совместно, а это значит…
— Это значит, что уголовное дело по Мокрушиной разрастается и теперь входит в интересы Главного управления собственной безопасности МВД!
— Ага… При условии контроля со стороны Генпрокуратуры… Мы со Славой это уже обсудили и ближайшие оперативно-следственные мероприятия наметили.
— Срок расследования можем продлить, — буркнул Меркулов.
— Уже…
— Разрешаю привлечь Светлану Перову, отпуск она уже отгуляла.
— Все-то ты помнишь, — усмехнулся Турецкий. — У Светы сейчас и своих заморочек хватает! В Питере, если не забыл, разгромили буквально на днях банду скинов, — тех самых, которые намеревались сорвать саммит «большой восьмерки»… Взяли практически всех, кроме кукловода, а его следы отчетливо
