– Да нет у вас ничего на меня, – неуверенно предположил Лось. – На понт взять хотите…
– Мы такими морально устаревшими методами не пользуемся, – вдохновенно соврал Турецкий. – Пистолет у Дырокола был?
– Был, но я-то тут при чем?
– А при том, Лосев, что этот пистолет засветился при убийстве Штайна и на нем твои и Дырокола пальчики. А поскольку Дырокол мертв, отвечать по всей строгости тебе придется. Одному.
– Не трогал я вашего немца, пьян же был, говорю вам. Я вообще от вас первого о нем и услышал. Мамой клянусь. – Будь на нем тельняшка, Лось бы рванул ее на груди для убедительности. Да вот беда, не было тельняшки.
– Смотри, заболеет мама от твоего вранья, – заботливо предупредил следователь.
– Не заболеет, умерла она давно. А пистолет я, может, и трогал, но про убийство ничего не знаю. Я в баре все время сидел, это кто угодно подтвердить может.
– Ты же пьян был, не помнишь ничего. А делов-то: пять минут – и готово. На лифте подскочили, забили немца насмерть – и обратно. Никто ничего и не заметил.
Лось дошел до бурного кипения:
– Да не ездил я ни на каком лифте! И не забивал никого! Точно вам говорю. – Он потянулся за новой сигаретой, но тут же отдернул руку – рука мелко дрожала.
– Вспомнил, значит? – Турецкий метнул ему пачку через стол.
– Вспомнил. Бывает у меня так: не помню, не помню, а потом – бац! Звук какой-нибудь услышу или запах и все до мелких деталей помню.
– А сейчас ты чего унюхал? «Кэмел», что ли? Знаешь, это ведь интересный научно-медицинский факт.
– Не знаю, но не убивал я.
– Ладно, давай свои мелкие детали.
– Сидели, пили, Дырокол все на толчок бегал.
– И долго отсутствовал?
– Когда минуты две, а когда десять. И когда немца этого замочили, его точно с нами не было.
– Сдается мне, Лосев, ты просто решил все свалить на мертвого товарища. Как-то это… неблагородно. Не по-нашему, не по-советски.
– Да не мог я.
– А Дырокол мог?
– Он, как его изуродовали совсем, двинулся, убить мог, если на него кто косо посмотрит. И на стороне он иногда это… подрабатывал.
– Объясни.
– Ну, проболтался раз по пьяни. Замочил кого-то для дяди – и пятьдесят штук в кармане, а у нас, мол, за такие деньги полгода вкалывать.
– Неплохо вы зарабатываете, – присвистнул Турецкий.
– Так ведь это… поделимся, – сразу нашелся Лось. – Мы это мигом, вы только сумму намекните.
– Зря ты это, Лосев, я взяток не беру, – признался Турецкий и мысленно в который уже раз в подобных ситуациях обозвал себя идиотом. – А вот ты ведешь себя неадекватно.
– Чего?
– Если чист и невиновен, зачем деньги предлагаешь?
Лось тут же пошел на попятную:
– У нас знаете как сейчас, все ведь берут. Вот я и подумал… А виноватый или нет, от этого только сумма зависит. А не срок.
– Кончай трепаться, философ, ты мне еще будешь рассказывать о расцвете взяточничества. Лучше быстро говори, на кого Дырокол работал.
– Не знаю, честно не знаю.
– Давай вместе думать, – предложил Турецкий. – На кого-нибудь из ваших соседей-конкурентов?
– Нет, если бы босс узнал, не простил бы. Не надумаем мы ничего, Дырокол же не просто так хрен с бугра был, он чемпионаты по дзюдо выигрывал, многих людей знал, связи остались. А я этого ничего не знаю.
– Ладно, Лосев, давай для окончательного закрепления взаимного доверия расскажи мне теперь все, что было на стрелке, и разойдемся.
– Как – разойдемся?
– Ногами. Будешь хорошо себя вести, по делу Штайна пойдешь свидетелем.
Лось согласно закивал:
– Ну приехали. Там потом Рыбак подъехал с этим журналистом, я его не знаю…
– А Рыбака знаешь?
