директором ресторана, который с удовольствием принял приглашение своего гостя, кстати говоря самим же Грязновым и оплаченное. Дружба, как говорится, дружбой, а в застолье платит тот, кто заказывает...
Уже утром следующего дня, когда группа приступала к проведению операции, связанной с доктором Барановым, на мобильник Грязнова вышел директор «Узбекистана» и сообщил адрес юридической конторы, в которой Исламбек оформлял документы на приобретение недвижимости в ближнем Подмосковье. А еще он добавил, что азербайджанские правоохранительные органы готовы представить целый ворох документов относительно господина Гуцерии. А не делали они этого прежде по той простой причине, что не знали о его местонахождении.
– Там, возможно, будет много интересного, – многозначительно сказал Рустам Алиевич.
Грязнов посоветовал сделать это, как обычно, по международным каналам, то есть связаться с международным отделом Генеральной прокуратуры, а там люди будут заранее поставлены в известность. Затем он сердечно поблагодарил своего... как сказать правильнее? Агента? Нет, не получается. Помощника? Пожалуй, да, но лишь в какой-то определенной степени. Наверное, человек просто не должен забывать сделанного ему добра, вот и все...
А тем временем оперативно-следственная группа пребывала в ожидании последних указаний своего руководителя Александра Борисовича, который в настоящий момент открывал дверь в ординаторскую, где за столиком, ожидая очередного пациента, сидела Ольга Ивановна Заборская – старшая медсестра.
Она с удивлением взглянула на Турецкого, которого вспомнила, поскольку тот приходил к доктору Баранову, а после беседовал с секретаршей Варькой. Та еще собиралась, по ее словам, «запудрить мозги» этому следователю, который выглядел вполне еще ничего.
Но теперь он входил в ее кабинет – просто, без приветливой или, наоборот, хмурой усмешки.
– Здравствуйте, – ответила она на его кивок, – вы к нам по делу или как? Вячеслава Сергеевича, к сожалению, нет на месте, и, когда он появится, мы не знаем. Вы хотите присесть? – Она заметила, что он взглянул на стул.
– Ну стоя разговаривать не совсем удобно, тем более что разговор, боюсь, может оказаться не коротким. И, я бы сказал, не формальным, а таким, от которого будет многое зависеть, в том числе и в вашей собственной биографии.
Тут Александр Борисович позволил себе приветливо улыбнуться, чтобы у медсестры, напрягшейся при его появлении – это же было видно и невооруженным глазом, – немного отлегло от сердца.
– Так я присяду?
– Да-да, конечно, – заторопилась она. Даже встала сама, как бы невольно продемонстрировав непонятному гостю всю свою привлекательную, сексуальную стать, туго затянутую в ослепительно белый, выглаженный халат со множеством карманчиков, над одним из которых затейливо вилась вышивка «Оля».
И Турецкий не счел возможным упускать такой приятный случай заставить напрягшуюся женщину тоже улыбнуться, сказав:
– О-ля... красиво вышито. А звучит как завлекательно! – Он едва не закатил глаза, а она ни с того ни с сего вдруг покраснела от такого пустячного комплимента.
«Кажется, контакт налаживается», – подумал Турецкий и жестом показал, что она тоже может сесть.
– Садитесь, садитесь, не стесняйтесь, все, что в вас есть внешне весьма привлекательного, вы мне уже показали. Поговорим о том, зачем я сейчас явился к вам, никем не позван, как говорил мой приятель, и, в сущности, не нужен. Секретаршей вашего директора в данный момент занимается мой помощник, поэтому нас ничто не будет отвлекать, вы согласны, Оля? Ольга Ивановна, извините! Виновата ваша вышивка. – Он значительно показал взглядом на кармашек, расположенный на высокой и тугой ее груди.
– А что мне еще остается в такой ситуации? Но, может быть, вам удобнее было бы побеседовать с другими врачами, более опытными и знающими? Я всего лишь старшая медсестра, вот если бы вам прописали уколы, тогда, – она тоже многозначительно посмотрела на него и даже подмигнула, – на меня еще никто не жаловался, говорят, у меня рука легкая... – Она показала свою руку, обнаженную по локоть.
«Хорошая рука, – отметил Турецкий. – Наверняка, этот поганец Баранов получал большое удовольствие, когда эти руки его обнимали»... Он даже позавидовал на минуту, но одернул себя: дело, прежде всего дело!
– Видите ли, Ольга Ивановна...
– Вы, – подчеркнула она, – можете звать меня Олей, я вам с удовольствием разрешаю, Александр Борисович.
«Смотри-ка, даже как зовут меня, запомнила!»
– Хорошо, Оля. Уже в первой вашей фразе, обращенной ко мне, вы сделали минимум две логические ошибки. Сказать какие?
– Интересно, – без всякого интереса ответила она и немного помрачнела.
– Вы сказали, что доктора Баранова нет на месте и, когда он появится, никто не знает. Но дело в том, что об отсутствии Баранова на рабочем месте всем уже известно несколько дней. А вот когда он появится, известно именно вам – по той простой причине, что прячете его вы, Оля.
Она набрала полную грудь воздуха и... молча выдохнула.
– Вот послушайте, я вам расскажу, откуда мне это известно. Итак, ваш любимый доктор... нет, скажу иначе, доктор, к которому вы неравнодушны в силу... ну, впрочем, тоже не важно, в силу чего. Предположим, что вы любите то же самое, что и он, а все остальные вас не понимают. Все, включая мужа. Отсюда и несколько странные, но не обременительные и даже приятные отношения, длившиеся до последнего времени. Пока не грянул гром. А вот гром таки грянул. А Баранов не посмел сказать вам об этом, возможно не желая втягивать вас в порочный круг своих интересов. Ну не стал, и на том, как говорится, спасибо...
– Вы рассказываете какие-то странные вещи, которые я должна слушать. Вы уверены в этом?
– Ага, – кивнул Турецкий, – вы просто обязаны, Оля, для своей же собственной пользы. Да что там польза! Для того чтобы остаться нормальным человеком, которого... которую любят друзья и подруги, у которой какая-никакая, но семья. Вы ведь не циничная в своей простоте Варвара. Слушайте дальше. Короче говоря, когда Баранов почуял, что с фальшивой дымовой завесой у него ничего не получилось, когда его, более того, прижали к ногтю и старые его подельники, и новые, с которыми он меньше всего хотел бы иметь дело, он решил на время спрятаться. Залечь на дно и никому о себе не говорить. И в этом он очень рассчитывал на вашу верность и вашу помощь. И не ошибся. Вы помогли, спрятали его, я даже знаю где, готов это немедленно сказать. Но если я об этом уже скажу, то есть произнесу вслух, мы обязаны будем применить к вам статью закона, по которой вы, помогая преступнику уйти от наказания, сами попадаете под действие статьи закона. А вот если вы мне сами сейчас назовете это место, можно будет считать такую вашу помощь осознанием собственной вины. И мера может вполне оказаться условной.
– Я должна подумать? – спросила она, и было заметно, что упрямство в ней сейчас сильнее всех остальных чувств.
– Я предлагаю еще более щадящий вашу совесть вариант. Дайте мне листок бумаги и карандаш. Я напишу адрес, по которому скрывается ваш доктор, а вы только посмотрите и решите, что вам делать. Потому что прямо от вас, и вместе с вами, мы отправимся за ним. Оперативная группа ждет внизу. А некоторые сотрудники уже второй день стерегут его, чтобы не сбежал раньше времени. Писать?
– Пишите! – с каким-то отчаянием махнула она рукой.
Турецкий написал: «Пожарский переулок, квартира Аси и Борика». Затем перевернул листок к ней и спросил:
– Писать дальше или достаточно?
– Достаточно, – выдохнула она. Но тут же снова напряглась, как героиня-партизанка перед гадким фашистом из гестапо. – А почему я должна вам верить, что от меня отвернутся?
«Это хорошо, что она спросила о себе, а не о Вячеславе Сергеевиче, значит, там не так уж все и серьезно».
– Ну сами поставьте себя на их место, Оля, вы же умная женщина! Является Генеральная прокуратура – это не представитель ЖЭКа какой-нибудь – и предъявляет им обвинение в том, что они прячут у себя
