и Сене пришлось вернуться, чтобы помочь ей прикурить.
Катя курила мало и редко, только в моменты крайнего возбуждения. Сделав одну затяжку, она раздавила сигарету в пепельнице.
– Я хочу видеть Эльдара.
– Боюсь, свидание при свечах не состоится, но чтобы вы не забивали свою прекрасную головку тревожными мыслями, сегодня утром мы запечатлели мужественный лик вашего возлюбленного, с помощью, увы, примитивного «Полароида». Конечно, для него, привыкшего к софитам, это было немного оскорбительно, и потому он не успел войти в образ и явить нам свою так любимую многочисленными фанатами улыбку.
Кротков протянул Кате моментальный снимок. На фотографии Эльдар держал в руках газету, так что она закрывала нижнюю половину его лица, но зато можно было разобрать дату. Газета была сегодняшняя. Значит, по крайней мере, сегодня утром Эльдар был еще жив. Но его взгляд… Катя достаточно хорошо знала Эльдара, он мог улыбаться, даже хохотать или, наоборот, стискивать зубы и играть желваками на скулах, и все это было только маской, его подлинное настроение отражали глаза, а сейчас его взгляд не выражал абсолютно ничего, как у сомнамбулы. Кате это не понравилось. Она хотела спрятать фотографию в сумочку (еще одно доказательство для милиции), но Кротков отобрал снимок:
– Сожалею, но отдать не могу. Уж очень хочется сохранить что-то на память о вашем талантливом друге. И хочется, знаете ли, поделиться затаенным: быть может, при расставании я преодолею природную робость и попрошу украсить фото автографом.
Помня о диктофоне, Катя попробовала разговорить Кроткова. Раз уж она рискует, то нужно хотя бы постараться, чтобы запись была как можно более информативной.
– Где вы его держите? Там хотя бы тепло? Вы знаете, что у него больные почки? – Катя понимала, что ее вопросы звучат глупо, но, может быть, Кротков проговорится. И по какой-то незначительной детали можно будет вычислить, где Эльдар, а значит, и освободить его.
Но Кротков не проговорился, он расценил ее реакцию по-своему. Она испугалась, а это именно то, чего он и добивался. Боится – значит, будет платить. Главное, не перегнуть палку, а то еще помчится, куда не следует, и все испортит.
– Вы еще спросите, что он кушает и вовремя ли ложится баиньки. Разве я или вот Сеня похожи на садистов, способных мучить невинных людей просто так, из любви к искусству? Если вы будете вести себя правильно, ничего с ним не произойдет. И хочу предупредить: никакой дурацкой милиции, это только наше сугубо личное, семейное дело – ваше и мое, и не нужно впутывать сюда посторонних, иначе я не отвечаю за последствия.
Катя согласно кивнула, продолжая играть роль испуганной девочки, что было не слишком сложно, поскольку она действительно была здорово напугана. Кротков поднялся и подал Кате шубу, давая понять, что аудиенция закончена:
– Сейчас вам пора домой – ведь предстоит мно-о-огое сделать. Что касается связи, милочка. Нашу следующую встречу хотелось бы провести в неформальной обстановке, так что приходить сюда больше не следует. Встретимся в субботу в двенадцать, у ресторана «Ореховый». Вы же не против, верно?
Катя пожала плечами и направилась к выходу. Кротков вернулся в свое кресло:
– До встречи. И берегите себя.
ЭЛЬДАР
9 февраля, день
– Послушай-ка, ангел-хранитель, как тебя звать по батюшке, не Боцманом же? – спросил Эльдар.
– Можешь Палычем, да только ее, родимой, – он кивнул в сторону бутылки «Финляндии», – все равно не получишь, сказано мне было строго: «Нельзя!»
– Кем же это, позволь, Палыч, полюбопытствовать, тебе строго наказано? Уж не нашим ли юным другом, прыщавым Ваней-шлангистом? Он тут, похоже, большой начальник. – Сказано было, пожалуй, слишком ехидно, но старый моряк уже не мог уловить нюансов в голосе.
– Не умничай! Я здесь начальник! Соображаешь? Я! Палыч. – Он хватил стопку как бы в подтверждение своих слов. – Знаешь, кто тебя ко мне привез?
– Какой-то Кротков, – процедил Эльдар пренебрежительно.
– Кротков тебе не какой-то! И он, между прочим, меня уважает, всегда по отчеству: «Есть ли проблемы, Палыч? Я вам доверяю…» Хотя жук еще тот. – Он с сожалением посмотрел на почти опустевшую бутылку. – А Ваняй думает, будто Сам его ценит. – Палыч разгорячился и в сердцах сплюнул. – При первой надобности он этого сопляка бросит на амбразуру, а тот ничего и не поймет, пока пулю не схватит. Зачем еще такие желторотые дебилы нужны, спрашивается? Старый вор – он дерьмовое дело за три версты пупком чует. А скорей наш Ванька-дурачок нарвется сам и загремит под фанфары, шеф его вытаскивать не станет, нынче пацаны не в космонавты рвутся, только свистни – набегут, хрен прогонишь. Ну а на зоне, сам знаешь, таким в один день рога обламывают. – Боцман улыбнулся зажмурившись, наверное, представляя себе радостную картину Иванова унижения. Затем прикончил, наконец, бутылку и уставился на стену, о чем-то размышляя. Палыч безусловно пытался разрешить дилемму: пропустить еще шкалик и предстать утром пред чьи-то ясны очи в неприглядном виде или прервать выпивку в самом ее апогее. Второй вариант Эльдара не устраивал: если старик упьется до положения риз, толку от него не добьешься.
– Палыч! Кончай заливать. Говоришь, меня к тебе привезли? А на кой я тебе нужен? Может, твое хобби людям байки рассказывать, а чтоб не сбежали, недослушав, запирать их на замок? Или, скажем, ты за какую-то идею работаешь? А может, озолотил тебя Кротков, шестисотый «мерседес» подарил, за свой стол на почетное место усадил, в адмиралы произвел и поставил своим флотом командовать?
Старик, не ожидавший такого поворота в разговоре, озадаченно молчал.
– Он же тебя в грязи подобрал, на миллиметр приподнял, даже обмыться не дал, а ты ему уже готов ботинки лизать, как щенок. Говоришь, полмира объездил, жизнь повидал? Ванька-сопляк во внуки тебе, Палыч, годится, а посылает по матери и погоняет, как салагу, а ты рад стараться услужить. – Эльдар решил выдержать паузу: старческий маразм, укрепленный «Финляндией», замедлял восприятие Боцманом окружающей действительности. Но тот ответил сразу и почти без хмеля в голосе:
