но меня-то не проведешь... Я по взгляду все определял, по интонации... – Тут он снова встал из-за стола и двинулся в обход кабинета. Правда, на этот раз все обошлось без акробатических этюдов и без «уау!». Он лишь немного задержался у двери, потоптался на месте и пошел обратно. – Да, тайна у Корнева была... Была... Он как будто чего-то боялся, мне даже иногда казалось, что он хочет куда-то сбежать... – Тут психиатр, что-то вспомнив, метнулся на свой стул и уставился на Турецкого. – А знаете, что он сказал мне, когда мы виделись в последний раз? Не так уж и давно это было – недели две назад... Он сказал: «Если я спрячусь, то меня нигде не найдут. Ни на земле, ни на небе!»
– Что-что? – переспросил Турецкий.
– Ни на земле, ни на небе, сказал, не найдут его. Во как! Я ему: «А зачем тебе прятаться-то, Витя?» А он глаза в пол и – молчок. Так и не вытянул я из него ничего... – Тут психиатр покачал головой: вот, мол, как оно все. Но тут же снова встрепенулся: – И все-таки я думаю, что он где-то поблизости... Где-то рядом... Вы уж поверьте мне, я в своем деле кое-что понимаю...
Турецкий поверил.
А в скором времени произошло вот что. Один из тульских наркодилеров, задержанных в ходе милицейской облавы, признался, что в течение последнего времени несколько раз продавал героин Вите Мак Даку.
– До того, как его стали разыскивать? – уточнили милиционеры.
– И до и после! – нагло посмотрел им в глаза наркодилер. – Только после он маскироваться начал. Бороду приклеил, усы и очки черные надел... Но я его все равно узнал...
– Так что ж ты не заявил?! – не выдержали милиционеры.
Наркодилер усмехнулся. И в его усмешке легко читался ответ: «Я ж не идиот, клиента сдавать! Может, он у меня еще раз купит!»
– Тварь ты... – сказали милиционеры.
– Ага... – зевнул наркодилер.
После этого Турецкий еще раз переговорил с психиатром, и тот с абсолютной уверенностью заявил, что наркоманом Корнев быть не может. Во-первых, склонности у него к этому делу нет, а во-вторых – и это «во- вторых» на самом деле было главным, у Корнева, оказывается, редко встречающаяся аллергия на наркотики и алкоголь...
Таким образом, Турецкому стало ясно, что героин Корнев покупал не для себя.
Он покупал его для Инги.
Значит, она жива.
И значит, она у него.
В тот раз, когда Витя заявился со своим предложением помыться, Инга даже и сопротивляться толком не могла. Только слабо отпихивалась, когда он выволакивал ее из комнаты.
– Пусти... – хрипела она, не обращая уже внимания на боль в горле.
А Витя смеялся и декламировал:
– Надо, надо, надо мыться по утрам и вечерам, а нечистым трубочистам стыд и срам, стыд и срам!
Он двигался спиной вперед и держал Ингу под мышками на уровне своего живота, так что она тоже волочилась за ним спиной вперед и безуспешно пыталась хвататься за все по пути, чтобы хоть как-то затормозить.
Из комнаты они переместились в какой-то длинный коридор, и Витя потащил Ингу вдоль него.
– Да пусти же ты... – беспомощно извивалась она.
– Да здравствует мыло душистое и полотенце пушистое! – не обращал никакого внимания на ее слова Витя.
Скоро он втолкнул Ингу в какую-то дверь и наконец отпустил. Она дернулась вперед, но потеряла равновесие и, пытаясь удержаться, повелась в сторону, потом назад, затем снова куда-то в сторону и как-то закрутилась, закрутилась... Перед ее глазами замелькали белая керамическая плитка, которой было выложено все вокруг, и когда она все-таки осела на пол, то оказалось, что прямо возле нее стоит заполненная водой ванна.
– Голову помоешь вот этим! – Витя протянул ей какой-то флакон с отвернутой крышкой.
Инга подняла голову и прочитала на этикетке «Блонди. Красящий шампунь».
И тут она почувствовала, что в ней вскипает такая злость, то есть даже не злость, а какая-то жуткая смесь обиды, жалости к себе, желания вырваться отсюда и ненависти, ненависти, ненависти к этому скоту, мерзавцу, уроду, и все это перемешалось в груди, забурлило, загудело, заревело там хрипом и, как раскаленная вулканическая лава, выплеснулось страшным воплем:
– Га-а-ад!!!
Она выбросила вперед руку и выбила флакон из пальцев Корнева. Флакон описал в воздухе дугу и шлепнулся горлышком вниз в стоящий неподалеку унитаз.
– Дура! – закричал Витя. – Дура!
Он метнулся к унитазу, сунул руку в его глубину и вытащил флакон. Тут же наклонил его горлышком к подставленной ладони, надеясь, что внутри еще что-то осталось.
Но флакон был пуст.
Витя резко обернулся к Инге и прошипел:
– У меня ведь только один был! Теперь придется новый покупать!
Инга молчала.
Лицо Корнева передернулось, он подошел к ней и наотмашь ударил пустым флаконом по лицу.
5
Турецкий и оперы поселились в гостинице. Но не в люксовских апартаментах, которые приготовил им не в меру радушный прокурор Клюев, а в обычном трехместном номере.
Первое время дежурная по этажу упорно пыталась подсунуть им проституток, но, после того как умный Коломиец положил ей на стол журнал «Здоровье» и ткнул пальцем в одну статью, где утверждалось, что внебрачные половые связи формируют у женатых мужчин устойчивый комплекс вины, который в сочетании с повышенной нервозностью, вызванной риском заражения венерическими заболеваниями, может привести к тяжелым депрессивным состояниям, дежурная сдалась, решив, что имеет дело с людьми серьезными.
И попала в самую точку.
Турецкий, Яковлев и Коломиец выходили из номера чуть свет, а возвращались после заката. Перекусывали бутербродами, глотали чай и валились на кровати. Выключатель люстры находился над тумбочкой Коломийца, и он, уже в падении, успевал дотянуться до него рукой, щелкал и с необъяснимым (учитывая его мелкий вес) грохотом шандарахался на жесткий матрац.
Турецкий удивлялся, что это так громко стукнуло в темноте, а Яковлев ворчливо предполагал, что Коломиец промахнулся и упал на пол. А Коломиец уже храпел и ничего не отвечал.
На следующее утро ровно в шесть часов номер оглашался жутким звоном. Это срабатывал будильник в наручных часах Яковлева. Вечером тот всегда забывал снять их с руки, и утром они оказывались прямо под его ухом, так как он любил спать, подложив ладонь под голову.
В принципе среднестатистическому человеку этого было достаточно, чтобы умереть от разрыва сердца.
Но Яковлев не умирал, а только сладко зевал и переворачивался на другой бок.
Он даже не просыпался!
Зато Коломиец аж прямо подскакивал на кровати чуть ли не выше выключателя и действительно валился на пол. («Вот ведь! – усмехался позже Яковлев. – Не вечером, так утром!») Потом Коломиец поднимался и бессмысленно водил подслеповатыми глазами по сторонам. Тут к его умной голове начинало поступать питание, и он понимал, где, как и что, брал с тумбочки очки и шел в ванную.
Но ванную уже занимал Турецкий, который просыпался раньше яковлевского будильника, потому что вечером, ложась в кровать, приказывал себе: «Проснуться в пять пятнадцать!»
И всегда срабатывало.
Потом он выходил, освобождая ванную Коломийцу, шел в комнату, будил Яковлева, вставлял в розетку шнур электрочайника, доставал из холодильника сыр, а из тумбочки хлеб и начинал делать бутерброды.
Минут через десять все уже завтракали и обсуждали план на день.
Так было и сегодня.
