– Ну подходит...
– Значит, оно и есть! – убедительно сказал Яковлев и еще раз произнес это самое слово, звонко цокнув завершавшей его «ц».
Коломиец насупился, словно делая последнее мысленное усилие, и вдруг, догадавшись, улыбнулся:
– Да нет же! Это слово «фиаско»! Понял? Фиаско!
– А-а... – протянул Яковлев. – Ну да... Как это я сразу не допер...
В течение того времени, когда опера разгадывали кроссворд, они ни на секунду не ослабили наблюдение за площадью.
Но пока оно не принесло им никаких результатов.
После инцидента в ванной Витя притащил Ингу обратно в комнату, бросил на диван и, хлопнув дверью, ушел. В течение последующих дней он приносил ей еду – все тот же хлеб с водой, а под диван сунул накрытый крышкой горшок. Инга несколько раз поднималась, отщипывала немного от нарезного батона и снова валилась на свое ложе.
Сегодня, когда Витя зашел к ней, он застал девушку свернувшейся в калачик под верблюжьим одеялом и не реагирующей ни на какие его слова. Он быстро подошел к ней, растормошил и, убедившись, что она жива, только как будто находится в прострации, заключил:
– Ну что же... Придется опять идти за героином...
Он вышел из комнаты, запер ее на ключ и, пройдя коридором мимо ванной, зашел в расположенное сразу за ней помещение. Помещение это представляло собой нечто вроде театральной гримерки – те же обрамленные лампочками зеркала по стенам, те же туалетные столики, те же вешалки.
Собственно, это и была гримерка.
Витя шагнул к ближайшему туалетному столику, выдвинул ящик и достал из него бороду и усы. Затем сел перед зеркалом, взял стоящий возле него тюбик со специальным клеем, намазал щеки и довольно быстро превратил себя в усатого бородача. Потом немного подумал, сунул руку в другой ящик, покопался там и вытащил кудрявый темный парик. Надел его, покрутил головой перед зеркалом, поправил получше и встал. Уже стоя, достал из кармана рубашки темные очки, закрыл ими глаза и стал похож то ли на хард-рокового музыканта, то ли еще на какого-то такого же альтернативного персонажа.
Он усмехнулся в зеркало и сам не узнал свою усмешку – настолько изменилась теперь его внешность. Довольно хмыкнув, он вышел из гримерки и зашагал по коридору в направлении выхода.
Ехать до памятника Льву Толстому было не так уж и долго.
Яковлев и Коломиец хотели уже было приступать ко второму кроссворду, как к площади подъехал «Москвич», в заднем окне которого показалось усато-бородатое лицо в черных очках.
Оперы напряглись.
Приехавший переговаривался о чем-то с водителем и выходить не спешил. На площадь, однако, тоже не смотрел, будто вовсе и не интересовался тем, что на ней происходит.
До «Москвича» было метров восемьдесят. Яковлев разглядел номер машины.
– Местная... – сказал он Коломийцу.
Задняя дверца «Москвича» открылась, бородач хотел было вылезти, но отчего-то передумал и продолжал сидеть, обсуждая что-то с человеком за рулем.
Оперы начали прикидывать, как отрезать машине путь, если она вдруг тронется с места, так и не высадив подозрительного пассажира.
– Ты дуй через скверик, – говорил Коломиец Яковлеву, – а я – по прямой...
Однако им было ясно, что они все равно не успеют перехватить «Москвич», если тот дернется с места и сразу же примется набирать скорость. А ведь, судя по всему, заметив погоню, водитель может именно так и поступить.
Если, конечно, в машине те, кто боится погони... А если не те? Как узнать? Встать и пойти туда? А вдруг они тут же и уедут?
И Яковлев с Коломийцем продолжали ждать.
Наконец дверца открылась второй раз и бородач полез наружу.
– Что это у него? – спросил Коломиец, сощуривший глаза под толстыми стеклами своих очков.
– Тросточка какая-то... – пробормотал Яковлев. – Белая...
– Белая?
– Ну да... – Яковлев шевельнул развернутой перед собой газетой, как будто отгоняя осу, а на самом деле обеспечивая себе возможность получше присмотреться к вылезающему из машины мужчине.
А тот тем временем уже стоял на асфальте и, выбросив свою белую трость вперед, случайно ткнул ею по скакнувшей за ним из салона собаке. Собака взвизгнула, но тут же и завиляла хвостом, давая понять, что совершенно не обижена на хозяина.
– Ба... – протянул Яковлев. – Да он слепой, что ли?
Коломиец пожал плечами:
– Кто его знает... Тут ко всему нужно быть готовым...
Держа в руке поводок вышагивавшей впереди собаки, мужчина двинулся вперед, постукивая на ходу своей палочкой.
Вдруг из машины выглянул водитель.
– Дядя Гриша! – позвал он мужчину.
Тот остановился и полуобернулся, так, чтобы к машине было направлено его ухо, а не глаза.
– Дядя Гриша, – продолжал водитель, – передайте тете Марусе, что я на днях заеду. Лекарства заброшу.
– Передам, – кивнул мужчина.
Водитель как будто бы собрался снова исчезнуть в салоне, но не исчез, а, наоборот, высунулся еще дальше в окно и добавил таким тоном, каким говорят, когда пытаются напоследок убедить собеседника в том, в чем в результате только что завершившегося спора так и не смогли его убедить:
– Нет, ну может, я все-таки довезу вас до дома? Ну чего вы пешком-то? А, дядя Гриша? Чего вы пешком-то, в самом деле?
Мужчина раздраженно махнул тростью:
– Да сказал же – не надо! Я так дойду! Воздухом хоть подышу маленько! Мне тут до дома-то рукой подать! Через площадь только перейти – и все!
– Ну как знаете... – сказал водитель, после чего снова сел за руль и уехал.
А мужчина направился прямиком в сторону Яковлева и Коломийца.
Те все так же закрывались газетами, но за мужчиной, естественно, наблюдали и видели, что он не подошел ни к одному наркодилеру, да и те не проявляли к нему никакого интереса. Наконец он поравнялся с операми и вдруг остановился.
– Не подскажете, сколько сейчас времени? – спросил он, наклонив ухо к Яковлеву и Коломийцу.
Слепой?!
– У вас газета в руках шелестела, и вы ее чуть встряхнули... – сказал мужчина, когда пауза между его вопросом и ожидаемым им ответом слишком уж затянулась из-за того, что Яковлев и Коломиец ошарашенно переглядывались между собой. – Вот я и понял, что тут кто-то есть...
Что ж, объяснение было принято.
– Ровно одиннадцать! – сказал Яковлев.
– Угу... – промычал мужчина и двинулся дальше.
Но тут оса, которая до этого досаждала Яковлеву, зажужжала возле головы мужчины, он неловко махнул рукой и случайно сбил со своего уха дужку очков. Очки скользнули вперед и полетели вниз. Еще миг – и они упали бы на асфальт и, вполне возможно, разбились бы.
Но быстрый Коломиец дернулся со скамейки и перехватил их.
– Возьмите... – сказал он, вкладывая очки в руку мужчины.
– Спасибо... – пробормотал тот.
Яковлев и Коломиец увидели, что глаз у него нет совсем. Ни слепых, затянутых мутной пленкой, ни глубоко вдавленных и прикрытых дряблыми веками – никаких. На месте глаз розовели две пустые ямки.
– Это я с рождения такой... – грустно сказал дядя Гриша, почувствовав, как замерли Яковлев и Коломиец.
