за ним. Потом побежал.
Топот Григориаса или может инстинкт вдруг заставили киллера обернуться. Единственного свидетеля убийства он, несомненно, узнал. Левая рука приподняла сумку, а правая уже погрузилась внутрь. Григориас уже готов был вновь броситься на землю, но заметил, что торчащий из дыры в сумке глушитель заколебался. «Красавчик» смотрел мимо Григориаса куда-то ему за спину. Конечно. Толпа зевак переключила внимание с трупа на Григориаса, который то ли пытался скрыться, то ли кого-то преследовал. Никто толком ничего не понимал, но «красавчик» быстро сообразил, что свидетелей еще одного убийства будет слишком много, и не стал рисковать. Он тупо пустился наутек.
Григориас понесся следом. Тандемом они проскочили зал прилетов. Вернее «красавчик» проскочил более менее благополучно, столкнувшись всего с двумя-тремя пассажирами вовремя не убравшимися с дороги. А Григориаса уже в дверях попытался задержать какой-то служитель в форме, пришлось довольно грубо его отпихнуть. Но этой буквально секундной задержки «красавчику» оказалось достаточно. Когда Григориас достиг переполненного народом вестибюля его уже и след простыл.
Григориас выскочил на стоянку, рысцой обежал ее кругом, надеясь, что «красавчик» пальнет откуда-нибудь из-за угла, тем самым себя выдав, и преследование будет продолжено. Но убийца не клюнул, даже если все еще был рядом. А, скорее всего он уже успел сесть в машину и мчится на всех парах в город.
Итак, задание провалено.
Даже, если прямо сейчас поднять на ноги всех полицейских в округе, это наверняка ничего не даст. «Красавчик» — профессионал, а значит, умеет заметать следы и сможет бесследно раствориться среди многочисленных туристов. Не говоря уже о том, что построить полицию на его немедленный розыск будет очень и очень непросто.
Двое легких на помине дюжих полицейских очень нежно взяли Григориаса под руки и вежливо попросили проследовать за ними. Он повиновался, хотя и пробурчал, что хватают они не того. Полицейские привели его в кабинет очевидно начальника местной службы безопасности, который на всякий пожарный попросил их остаться.
— Может, расскажете нам, чем вы тут только что занимались? — хозяин кабинета обильно потел и еще добродушно, даже несмешливо, щурился из-под изящных очков.
— Ноги отсидел в самолете, решил размяться, — огрызнулся Григориас.
— А если серьезно?
— А если серьезно, — пытался задержать убийцу, хотя этим полагалось бы заниматься вашим людям.
— И что же, вы знали убитого?
— Летел с ним в одном самолете не более.
— И не познакомились?
— Не пришлось.
— Понимаете, господин э-э…
— Лаврангас.
— Очень приятно, я Каролос Миривилис. Так вот вам не приходило в голову, господин Лаврангас, что нормальные люди не гоняются за вооруженными бандитами?
— Кто вам сказал, что я нормальный?
— Может, и у вас есть оружие?
Григориас распахнул куртку и демонстративно похлопал себя по карманам:
— Оружия у меня нет.
— Тогда, может, вы знали убийцу?
— А, может, пора вам заняться делом? Вызывать нормальных полицейских, опросить, наконец, всех свидетелей?
Миривилис расплылся в довольной улыбке:
— Необходимости в этом нет. Во-первых, никакого убийства не было, а была стрельба, к которой вы, по-моему, имеете непосредственное отношение, а во-вторых…
— Что значит, убийства не было?!
— А то и значит, что ваш убитый жив, увезен скорой помощью в госпиталь, где надеемся, скоро придет в себя и расскажет, кто и зачем в него стрелял.
Григориас не поверил:
— Где он, в каком госпитале?! — он же сам видел дырку в куртке напротив сердца, видел простреленную шляпу — контрольный выстрел, видел кровь. Мелькнула мысль, что Татарин все это подстроил. Узнал, что за ним будут следить и устроил инсценировку: пара капсул с кровью под курткой, как в кино. А теперь он сбежит из больницы, если уже не сбежал, и его снова придется искать по всему миру…
— А вам-то зачем? — снова осклабился Миривилис. — Вы же его не знали. Или все-таки знали?
— Прикажите им выйти, — попросил Григориас, кивая на полисменов, и когда они вышли, положил перед Миривилисом свое интерполовское удостоверение. — Мне нужно знать в какой он больнице. А еще мне нужна машина.
Миривилис совсем перестал улыбаться:
— Действительно Интерпол? И тот раненый тоже из ваших?
— А можно машину и побыстрее?
Под вой сирены Григориас соображал, стоит ли светиться в больнице, и решил, что стоит — вызвать себе замену он все равно не успеет. А без присмотра Татарин уйдет, если уже не ушел. Потому в больнице он уже без стеснения размахивал корочкой и значком:
— Раненый из аэропорта?
Ему показали врача, а тот опять удивил:
— В пятой палате прямо по коридору. Сейчас у него священник.
— То есть, надежды нет?
— Нет, у него прострелена печень. Пара часов, а может, десять минут и все. Мы сделали все что смогли.
Священник уже закончил и, что-то бормоча себе под нос, с порога перекрестил Татарина.
— Отче, — окликнул священника Григориас, — он исповедался? Он сказал, на кого он работал?
— Он сказал, что грешил, — глядя сквозь Григориаса и его значок, заявил тот, — и я отпустил его грех.
Григориас с включенным диктофоном вломился в палату. Татарин бледнее, чем простыня силился улыбнуться.
— Бандерас, — сказал он тихо, но внятно. Но все равно Григориас не понял:
— Кто?
— Бандерас.
— Бандерас в тебя стрелял?
Татарин ему не ответил. Зеленая линия на кардиографе с писком выпрямилась. Прибежала бригада, для порядку Татарину сделали все положенные реанимационные процедуры, но безуспешно.
Григориасу позволили осмотреть одежду убитого. Стало понятно, почему он не умер на месте. В куртке и в шляпе была кевларовая примерно восьмимиллиметровой толщины подкладка — Татарин, по сути, носил очень приличный бронежилет и бронешлем. Потому ни выстрел в сердце, ни контрольный в голову его не убили. Только третья совершенно необязательная пуля снизу по касательной прошила печень.
Нью-Йорк. 8 ноября 1995 года. 18 часов по местному времени
Громоздкий «Боинг» бросало, как щепку. Из-за грозы и низкой облачности диспетчеры аэропорта Кеннеди навели его на посадочную полосу только с четвертого захода. Каждый круг усиливал в салоне панику. И казалось, этому не будет конца.
