После чего хозяин небольшого, но уютного кабинета, администратор Государственного академического симфонического оркестра «Москва», искусствовед и эксперт улыбнулся визитеру широчайшей улыбкой и сладко пропел:
— Почтеннейший Вячеслав Иванович, я всецело к вашим услугам.
Ростислав Львович был сама любезность и предупредительность, само воплощенное дружелюбие.
«А глаза у тебя, дружок, злые! Злые и тревожные», — подумал Грязнов.
Дело в том, что на самом-то деле он ничего не хотел выведывать у господина Вишневского. Раскапыванием подноготной жизни и карьеры Вишневского занимались в этот самый момент другие — тихо, незаметно для самого фигуранта, не будя в нем ненужных подозрений. А что до Вячеслава Ивановича, то он пришел понаблюдать его, а вопросы, которые при этом задавал для видимости, являлись не более чем прикрытием.
«У тебя колючий, холодный взгляд. Ты дорого дал бы за то, чтоб понять, что мне известно и что мне от тебя нужно. Тебе неспокойно, но ты умело это скрываешь. Ты — человек не просто с двойным дном, а с тройным и даже четверным. Тебе явно есть чего бояться, ты можешь быть преступником…»
— Скажите, Ростислав Львович, как получилось, что вы, искусствовед, работаете не совсем по своей специальности?
Прежде чем ответить, Вишневский перегнулся через стол и негромко спросил:
— Может, коньячку, Вячеслав Иванович? Вы мне разрешите вам предложить? У меня здесь есть довольно неплохой «Курвуазье», я в «дьюти-фри» купил, когда за границу ездил.
— Нет, благодарю, — с улыбкой ответил Грязнов. — В другой раз.
— На службе нельзя? Понимаю, — улыбнулся администратор. — Жаль.
— Я генерал, — вдруг жестко, хотя и очень тихо сказал Вячеслав Иванович, разом сбрасывая с лица улыбку. — Мне можно все. Просто не хочу. Отвечайте на вопрос.
— Простите, — испугавшийся было Вишневский снова взял себя в руки. — Да, видите ли, так вышло. Ну, во-первых, вы же сами справедливо говорите «не совсем» по специальности, то есть согласны, что это все ж таки немного близко. Видите ли, Вячеслав Иванович, администратором нужно родиться. — Он встал из своего кресла, подошел к бару и достал оттуда толстобедрую бутылку. — А я, с вашего позволения… Если передумаете, угощайтесь, пожалуйста.
— Спасибо, — холодно ответил Грязнов. Ростислав Львович плеснул в пузатый стакан на палец коричневой жидкости и продолжал:
— Администратором нужно родиться. Я, например, несомненно имею к этому способности, а что касается образования — ведь правда, будь я не искусствоведом, а музыковедом, вас бы ничего не смутило?
— А прежде вы, простите, чем занимались?
— Учился. Я очень поздно пошел учиться, когда закончил, мне уже за тридцать было. Самый старый на курсе.
— А как это так вышло?
— После армии задержался, — ласково объяснил Вишневский, — и послужил Родине еще немного.
«Свое чекистское прошлое парень не афиширует», — подумал Грязнов.
— А, простите, почему вас так занимает моя скромная персона? — Вишневский поглядел на генерала невиннейшими глазами. — Я вхожу в список подозреваемых?
— А никакого списка подозреваемых нет, — ответил Вячеслав Иванович. — Есть два случая, которые я и мои коллеги расследуем и соответственно собираем всю информацию о людях, которые встречаются в том и другом деле. А вы, Ростислав Львович, связаны с обоими этими делами.
— С обоими? — искренне изумился Вишневский. — Позвольте, ну одно — это кража скрипки, это я понимаю.
— А второе — покушение на Анатолия Орликова. Вы ведь знакомы с потерпевшим?
— Да, конечно, я знаком с Анатолием Николаевичем. И с Олегом Сергеевичем Лисицыным тоже.
— Это вы продали им картину Азовского, которую обнаружили в багажнике взорванного автомобиля?
— Нет, уважаемый Вячеслав Иванович, — Вишневский снова расплылся в улыбке, — тут у вас неправильная информация. Целых две ошибки.
— Поправьте меня.
— Извольте. Во-первых, я не торгую картинами. Но поскольку я по образованию искусствовед, то у меня есть знакомства в соответствующих кругах.
— В каких именно кругах? — Грязнов становился все более дотошным.
— Я знаю многих художников, экспертов, галерейщиков. Так вот, ребята спросили у меня совета, и я порекомендовал им купить именно эту картину. Более того, я даже привез ее им лично в ресторан ЦДЛ.
— То есть выступили в роли посредника.
— Точно так.
— Можно поинтересоваться, вы сделали это по дружбе или имели какой-то материальный интерес? Процент с продажи?
— Пусть это останется между мной и продавцом. В конце концов, так ли это важно? Ведь вы не представляете налоговую инспекцию.
Вишневский подмигнул, причем, как показалось Вячеславу Ивановичу, довольно-таки развязно.
— Хорошо. Расскажите, пожалуйста, о картине.
— С удовольствием. Перво-наперво необходимо уточнить важную деталь. Вы, Вячеслав Иванович, произнесли слова «картина Азовского». Возможно, нечаянно оговорились. — Искусствовед быстро взглянул на генерала и тут же снова отвел глаза. Кстати, эта манера практически никогда не смотреть в глаза собеседнику начала раздражать Грязнова. — Так вот, картина эта ни в коем случае не принадлежит перу Георгия Азовского, и никто никогда не пытался представить дело так. Вишневский допил свой коньяк.
— Это блестящая — заявляю вам как профессионал — именно блестящая стилизация, виртуозно выполненная даже не одним, а целой группой молодых художников.
— Вы говорите, никто и никогда не пытался? А как же быть с подписью Азовского, которая довольно-таки узнаваема? Тоже стилизация?
«Ты у меня запоешь… соловьем!» — довольно зло подумал Вячеслав.
— Ну… в принципе подпись довольно неразборчива. Я бы сказал, что это вопрос для экспертов, — уклонился Ростислав Львович.
— Рад был с вами познакомиться. — Грязнов поднялся, таким образом внезапно закончив беседу. — Спасибо, что уделили мне время.
— Я всегда в вашем распоряжении.
— Думаю, мы с вами еще не раз побеседуем. Дело это сложное… оба дела. И требуют самого внимательного расследования.
— Всего вам доброго.
— До свидания.
— Итак, — произнес Константин Дмитриевич Меркулов.
— Итак, — перехватил инициативу Турецкий, — мы можем обобщить то, что стало известно к теперешнему моменту.
Они сидели в кабинете Александра Борисовича старой, проверенной командой: Меркулов, Грязнов и сам хозяин.
— Скрипка Райцера принадлежала прежде русскому эмигранту из белогвардейских офицеров, которого звали Леонтий Владимирович Вишневский. Откуда она ему досталась, еще предстоит узнать. Леонтий Владимирович, 1895 года рождения, эмигрировал в 1920 году, прошел традиционным путем через Константинополь в Париж и в итоге осел в Лондоне, где продал вывезенный им из России инструмент лорду Нэшвиллу. В Москве у Вишневского остался младший брат Лев, 1899 года рождения. Лев Владимирович был репрессирован в 1937 году, отсидел десять лет, освободился и жил в ссылке в
