– Ночью сделали операцию, – вздохнул оперативник, капитан, – пулю достали.
– Какую пулю, нога же была чуть задета?!
– При чем тут нога? Пуля засела в плече.
– Я о Климовой спрашиваю.
Капитан расстроился еще больше.
– Ее родственникам сообщили? Кто-нибудь хотел навестить?
– Какое там, нету никаких родственников.
– Что, вообще?
– Начисто. Детдом, – объяснил капитан.
– Как это романтично! Такая карьера из ничего, – позавидовал Грязнов. – А как она сама?
– Доктора говорят, ослепла. То есть пока ослепла. Короче, не ослепла. В подвале было темно, сколько она там пробыла, никто не знает. Но зрение вроде бы должно восстановиться.
– А все остальное?
– Тоже. Но к ней нельзя пока. Принципиально – ничего серьезного, ну то есть угрожающего. Но по мелочам – слишком много м-м... неприятностей. Шок, и все такое.
Турецкий вспомнил ожог от сигареты. Да уж, неприятности...
– А Трофимов?
– Андрюха-то? Да что ему сделается. Оперировали, я уже сказал, ночью, пулю достали. Хотя есть, конечно, некоторые осложнения: ключица раздроблена. Но его уже сегодня куча народу навестила.
– Значит, на ногах он в ближайшее время не будет.
– Пожалуй, да. Сейчас уже проснулся. Ждет вас не дождется, прямо как барышню на свидание.
– Ну а как баллистика? – спросил Турецкий. – А дактилоскопия нашла что-нибудь?
– Оружие никакого отношения к убийству Малахова не имеет, – тяжело вздохнул капитан. – И даже в розыске не значится. Разве только «узи» – в Израиле где-нибудь. А дактилоскопия... В доме пальцев чужих, помимо тех, что от двух трупов, конечно, хватает. Но они тоже нигде не светятся. Вот вся информация на Герата, – он протянул довольно тоненькую папочку.
– И это все?!
– К сожалению. Что еще? Дача Киряковых под постоянным контролем... Я поехал, буду в управлении, если нужен.
– Знаешь что, – задумчиво обронил Грязнов перед лифтом. – Я туда не пойду, – он кивнул наверх. – Зачем? Мои соболезнования и приветы сам передашь. А я бы лучше чем-нибудь стоящим в городе занялся.
– Лады, тогда вот что. Прошерсти крутые мастерские, я не знаю, может быть, гарантийные ремонты всей этой зарубежной электроники или какие тут НИИ есть, на предмет наших подпольных «коллекционеров», может, чем помогут. Черт, на что в Москве минуты уходят, здесь – на всю жизнь растягивается. Понял, чем надо заниматься? Впрочем, тебе ж это не в новинку, – хмыкнул Турецкий, намекая на грязновских умельцев из бюро «Слава»[1] .
– Скорее догадался, – подмигнул Грязнов. – Тогда машину я заберу.
... «Господи, – подумал Турецкий, – это же все какой-то бред. И сам этот разговор – бред, и сочинские разборки – бред, и вся эта поездка – бред. Какого черта меня угораздило сюда попасть? Понятно, как обычно, решающим было слово Меркулова. „Саша, в Сочи проклюнулись очень большие дела, которые нас интересуют. Любая уголовно-мафиозная зацепка приведет к Минотавру“. Ну и что теперь?! Вожусь с местными параноидальными ментами, бужу время от времени Грязнова, которого сорвали из Москвы неизвестно зачем... На фига?!»
В провинции зачастую происходят совершенно необъяснимые вещи. Просто иррациональные, и пытаться объяснить их с точки зрения логики – уже признак явного безумия.
Большая светлая палата была рассчитана на одного человека. Распахнутое окно выходило в сад. Одна стена была полностью зеркальной. Зачем это сделали, уму непостижимо. Солнце, когда попадало в комнату, слепило глаза.
Очень бледный Трофимов, лежа в постели, слушал радио. Весь его черноморский загар сошел за одну ночь. Скулы заострились, под глазами появились темные круги. Тем не менее Трофимов был довольно бодр.
– Приветствую вас категорически! – заявил Турецкий.
– Я надеюсь, вы без апельсинов? – спросил Трофимов.
В открытой тумбочке была уже целая гора. На краю лежал смятый кусочек свинца. Турецкий взял его в руку, повертел.
– Она? Из плеча?
– Она, родимая... Честно говоря, не первая уже. И даже не вторая. У меня дома баночка есть, складываю.
– Когда же первая пуля в ней звякнула?
– Да, считай, уже больше десяти лет тому. У нас тогда тут еще абхазцы орудовали.
– Абхазцы? Почему абхазцы?
– Абхазская мафия... Это сейчас так говорится, конечно, а тогда-то мафии быть не могло! Были, конечно, тут их авторитеты. Несколько крупных человек, воров в законе, когда с зоны откинулись, здесь обосновались. И пошло-поехало. Такие порядки навели, страшное дело. Сколько я с ними воевал, вспомнить приятно. Ну, мелкую и среднюю рыбешку мы ловили. Малахов покойный – знатный рыболов был, вы же знаете, – усмехнулся Трофимов. – А крупная уходила, конечно. Но привыкли все, знали, чего можно, чего нет, и не вякали. Сидели на своих местах и выполняли инструкцию. Это же главное – выполнять инструкцию!
– Это святое, – насмешливо подтвердил Турецкий. – А кто сейчас будет рулить в угро? – Он кивнул на перевязанное трофимовское плечо.
– Как – кто? Я и буду. Терпенье и труд – все перетрут.
Турецкий довольно прищурился:
– Народное творчество...
– Точно! Так вот что я не успел вчера рассказать. В начале восьмидесятых в Сочи стали организованно завозить на лечение «афганцев». Специально, правда, для них ничего не строили, но часть санаториев, гостиниц – предоставляли. У нас же тогда военных инвалидов и неврастеников быть не могло! Были только люди, которые выполняли свой интернациональный долг и слегка простудились, там, в горах, холодно, знаете ли. Такие дела. Ну нормальные ребята отдохнули, оклемались, перестали по ночам во сне ходить в атаку и разъехались. А остались такие, которым ехать было особенно некуда. Такие, кто уже не хотел никуда ехать. «Афганцы» шлялись по побережью, бряцали медалями, щупали девок, курили «травку», жрали водку и пытались морально разлагаться. Но, честно говоря, в Сочи этим никого не удивишь. В те времена, когда люди зарабатывали худо-бедно какие-то деньги, а девать их, хоть убей, было некуда, большинство отдыхающих в Сочи вело себя именно так. Пока не появился Герат.
– Кто это? – тупо спросил Турецкий.
– А то вы еще не знаете, Александр Борисыч! – улыбнулся Трофимов. – Герат – это муж Климовой, пропавший неделю назад.
– Я бы предложил на «ты», особенно после вчерашнего, – вставил Турецкий. – Почему ты мне сразу об этом не рассказал?
Трофимов пожал плечами и чуть не взвыл от боли.
– У нас сегодня в оперативном розыске – полтора десятка человек. Если бы я вам... тебе в аэропорту всучил столько дел?... Про Герата – эту нашу головную боль – сказать бы рано или поздно пришлось. Сейчас я до этого дойду... Да, так вот, он был тоже «афганец», но не такой, как все эти десантники и танкисты. Он был снайпером, причем, по слухам, – просто запредельным. Говорили, что ночью в горах безо всяких приборов специального видения в ста метрах на малейшее движение душмана стрелял без промаха. Говорили еще, что «духи» его объявили чуть ли не своим национальным врагом и устроили на него бешеную охоту. И поймали-таки. Года через два. Герат ведь там остался, стал прапорщиком. Так вот, когда поймали, знаете, что сделали?
Турецкий задумался. Вспомнил слова криминалиста: «Даром что слепой на один глаз». И
