…Жарким июльским днем через ворота одной очень специфической московской психиатрической больницы вышли на улицу два человека: крепкий, коротко стриженный мужчина лет тридцати пяти и среднего роста щуплый парень, лет на пятнадцать моложе первого, с ничем не примечательной внешностью. Парочка медленно продвигалась по улице, жмурясь в лучах яркого полуденного солнца.
— Не плохо бы отметить выход на свободу, а, Андрюха? — спросил тот, что постарше.
— Не плохо бы, — отозвался Андрюха. — У меня-то, считай, вообще праздник: от армии насовсем отмазался. Грех не выпить. Только на какие шиши?
— У мамаши попроси.
— Не даст. Вон встречать даже не пришла. Говорит, достал я ее. Слышь, Митяй?
— Плохо мамашу воспитываешь, — укорил спутника старший. — Ну да ладно, со мной, Андрюха, не пропадешь! Сейчас ко мне завалимся. Мои в деревне все — и баба, и дочка, и старуха. Старуха в деревне, а книжка ее сберегательная в городе, — хохотнул Митяй. — И это правильно! Зачем ей в деревне деньги? Там натуральное хозяйство. Вот мы пенсию старушонкину за два месяца и расшарашим. Деньжата, конечно, плевые, ну да на пару дней хватит. Еще кое-что в доме имеется. А там поглядим.
— Кто ж тебе ее пенсию даст? — удивился Андрюха.
— Кто? Дед Пихто! — пошутил Митяй. — У меня доверенность. Я своих баб в кулаке держу. Понял?
Увидев приближающийся дребезжащий автобус, мужчины перешли на рысцу и впрыгнули в полупустой салон.
В квартире Митяя витал затхлый, нежилой дух. Хозяин сразу же прошел к комодику, стоявшему в маленькой комнатке, выдвинул ящик и, порывшись в документах, извлек сберкнижку.
— Усе у порядке, шеув, — провозгласил он голосом Папанова.
Через час мужчины уже открывали пивные бутылки, жадно к ним присасываясь, срывали «бескозырки» с водочных поллитровок и опрокидывали прямо в горло теплую струю вонючей дешевой водки. Тут же шарили руками по столу, хватая то малосольный огурец, то помидорину, то ломоть мягкого душистого хлеба.
— Ну лады, давай сядем по-человечески, — утолив первый голод, пробасил Митяй.
Он начал наводить на столе порядок. Достал из кухонного шкафчика несколько тарелок.
— Давай помогай, — бросил он Андрюхе. — Я тут разложу все, а ты картошку почисти. Отварим, укропчиком посыпем. Красота.
Но захмелевший Андрюха не двигался с места, развалясь на табурете и потягивая из горлышка пиво.
— Слышишь, что говорю? Давай картоху чисти!
— Да ладно тебе, — лениво отозвался тот. — Неохота.
— Ты чего тут, спорить со мной будешь? — начал вдруг свирепеть Митяй.
— Да ладно тебе, — заладил одно и то же Андрюха, явно не замечая перемены настроения собутыльника. — Тебе охота жрать, ты и чисти, а мне и так хорошо.
— Ты что, падла, спорить со мной будешь? — неожиданно зарычал Митяй, бросаясь к парню.
Он схватил щуплого Андрея за ворот рубашки, рывком поднял его на ноги, треснул головой о стену и начал душить. — Я тя, падла, придушу сейчас, как кутенка, и ничего мне не будет.
Андрей с ужасом смотрел в побелевшие глаза Митяя, пытаясь отодрать его железные лапы от своего горла и чувствуя, что уже задыхается.
— Я… я… почищу, — успел прохрипеть он.
Митяй тяжело дышал, глядя на багровое лицо Андрея и слезы, полившиеся из его глаз.
— Ладно, живи.
Он швырнул Андрея на табуретку. Тот мучительно закашлялся, вытирая слезы.
— Ты чего, Митяй, я же пошутил, а ты меня чуть не угробил, — ныл Андрюха.
— А ты со мной не шути. — Митяй налил себе стакан водки и опрокинул его одним махом. — Я этого не люблю, понял?
Он посмотрел на парня тяжелым взглядом.
— Понял, понял, — закивал Андрей. — Где картошка-то?
— Ладно, давай выпьем, потом почистишь, — подобрел вдруг Митяй и протянул Андрюхе стакан.
Тот выпил, занюхал хлебом.
— Я это, пойду… — пробормотал Андрюха, поднялся и тут же рухнул на стул.
— Что, развезло? — ухмыльнулся Митяй. — Сиди не рыпайся. Не трону я тебя. Ты со мной не спорь, слушайся меня, и все будет путем, понял? Пойду в сортир схожу, в индивидуальный! Во радость-то! — хохотнул Митяй. — А ты сиди, понял?
Андрюха часто закивал. Он действительно хотел уйти. Он же сумасшедший, Митяй этот. Чуть не убил ни за что. И ведь знает, что ничего ему не будет. В крайнем случае посадят снова в психушку. Андрюха вспомнил, что такие же приступы неукротимой ярости накатывали на Митяя и в больнице. Но там не очень- то попсихуешь. Здоровенные санитары намертво запеленают в мокрую холщовую простыню. А она, когда высыхает, сжимается и начинает душить тебя. Сначала немножко, а потом все сильней. Так полежишь полузадушенный — быстро успокоишься. Или аминазина вкатят на всю катушку. Такая боль — сам смерти попросишь. Так что там Митяя быстро в чувство привели. А здесь санитаров нет, так он опять распоясался.
Не, надо идти.
Но ноги уже не слушались, а мысли прыгали как тараканы. А чего идти-то? Куда? К мамашке, ее нытье слушать и копейки выпрашивать? Здесь вон и жратвы полно, и выпивки. Ну не будет он с Митяем спорить, вот и все. Когда с ним соглашаешься, он очень даже ничего мужик. Добрый. Вон сколько денег потратил. А мог бы Андрюху отшить еще у больницы. Не, он хороший мужик. Спорить с ним не буду, и все.
— Ты чего, парень, спишь уже? — проснулся Андрюха от громкого, прямо над ухом, голоса.
Он и вправду заснул, уложив голову на мягкую краюху хлеба.
— Просыпайся, сейчас обзвон сделаем по бабам.
Митяй взял с холодильника раздолбанный телефонный аппарат, достал записную книжку.
— Наташу можно? А… Пардон. Зинка, ты? В отпуске. Лады. Иру позовите…
Митяй шерстил замусоленные страницы, крутил диск. Андрюха снова начал клевать носом.
— Во падлы! — опять начал свирепеть Митяй. — Все разъехались. Отпуск, вишь, у всех! Нормальному, половозрелому психу лечь не на кого! Ты что, дрыхнешь опять? — грозно уставился он на парня.
Тот резво вскинулся:
— Я? Я не, я ничего.
— Смотри не спи: замерзнешь, — зловеще пробасил Митяй.
«Жуткий он все-таки мужик. Надо домой валить», — опять просигналил красной лампочкой какой-то охранительный центр в одурманенном Андрюхином мозгу.
— Вот что, сейчас в шалман наш сходим. Уж местные-то «синеглазки» на Багамы не уехали. Выползли уже небось. Ищут, кто опохмелит. Вот и возьмем себе пару шалав. Мне сейчас все равно, кому вставить, хоть покойнице.
— Ага, — согласился Андрюха, почему-то сразу представив, как Митяй «вставляет» какой-то мертвой, опухшей бабе. Фу, аж мороз по коже. Ладно, главное — не спорить. На улицу выйдем, там я и отвалю, думал Андрюха.
Шалман, несмотря на дневное время и середину рабочей недели, жил своей жизнью. У стойки лениво протирал стаканы молодой чернявый парень. Большая часть высоких, без стульев столов еще ждала посетителей, но у двух из них уже стояли люди. Хмуро и жадно глотали пиво двое работяг в спецовках, пришедших с расположенной рядом стройки. Мужики явно мучились похмельным синдромом и, видимо едва дождавшись обеденного перерыва, пришли подлечиться. У другого стола стояла пара молодых ребят-«качков». Те со вкусом попивали водочку, закусывая горячей, ароматной бастурмой. Между этими двумя парами болталась по проходу, как парус под порывами морского ветра, жуткого вида баба, не то еще не протрезвевшая со вчерашнего дня, не то успевшая уже где-то схватить стакан-другой с утра. В любом случае было очевидно, что на достигнутом эта дама останавливаться не собирается. Она была абсолютно высохшая, с сизым лицом алкоголички и грязными клоками крашенных пергидролем волос. Определить ее
