Дело в том, что он с детства не пил спиртного. Однажды в детстве он попробовал его, за что был жестоко отцом выпорот. А здесь денщик капитана Мерритта, увидев, что лицо Кларка приобрело слишком бледный оттенок, сунул ему в руки бутылку виски. Отчаянно приложившись к ней, Кларк уже ничего не боялся. Мало того, он совершенно не знал, как управлять мотоциклом. Пришлось ему осваивать мотоцикл прямо на ходу. А тут еще этот немецкий танк!
К счастью, у него было с собой противотанковое ружье. Он прицелился, дважды выстрелил и дважды попал.
Кстати, по многочисленным свидетельствам Кларк уже тогда восхищал однополчан знанием иностранных языков. С французами он говорил по- французски.
В знании немецкого его товарищам пришлось убедиться в первый раз, когда позиции батальона находились в непосредственной близости от немецких окопов. До них долетала жуткая немецкая брань в их адрес. Подмигнув соседям по окопам, Норман выдал такие громкие тирады в сторону немцев на немецком языке, что те ошарашенно замолчали. Когда Норман перевел товарищам свои слова, те долго и весело ржали.
Один однополчанин Кларка позже вспоминал, что однажды спросил Нормана, кем тот будет после войны. Кларк с абсолютной уверенностью ответил, что он будет миллионером.
Другой однополчанин, капрал Портер, в интервью газете «Ивнинг пост» сказал о Нормане Кларке загадочную, на первый взгляд, фразу, что этот парень мог бы даже продать песок арабам.
После отправки на переформирование батальона по приказу командира полка генерал-майора Бэлла Кларк некоторое время служил переводчиком при штабе полка, а также в лагере военнопленных в Амьене. После чего отправился с остатками своего батальона в Бельгию, где получил отпуск, который использовал для поездки в Париж.
Здесь ему, как он признавался позже, несказанно повезло. Во-первых, он встретился с генералом Фростом, который в Сицилийской кампании командовал полком, где тогда служил Кларк. В то время Фрост был еще только полковником. С Кларком, который командовал взводом, их сблизила любовь к шахматам.
Встреча в Париже была очень удачной шахматной комбинацией, как бы подстроенной самой жизнью. Генерал Фрост в Париже заведовал армейской разведывательной службой. С этих пор и до конца войны Кларк стал служить по этому ведомству. Он получил право носить как военную форму, так и гражданское платье, по своему желанию.
Этот род службы, а также знание языков и сосредоточение тогда на европейском театре военных действий множества людей, уже тогда влиятельных в политике, а также тех, кому только предстояло играть заметную роль в самые ближайшие послевоенные годы, дали Кларку возможность познакомиться с теми, с кем он будет дружен потом долгое время.
С теми, через кого он приблизится к святая святых американского общества. Общие военные воспоминания как никакие другие сближают людей.
Даже после длительной фашистской оккупации Париж все равно оставался Парижем, самым романтическим городом в мире, где даже военные становятся похожи на художников.
Здесь, в одной французской семье, которая, как и многие другие, с огромным удовольствием и любовью привечала победителей, Норман Кларк познакомился с Коко Шанель. Неожиданно они подружились — в них было что-то общее. Авантюрная жилка, экстравагантность самого хорошего тона, любовь к свободе и независимости, а также к красивым вещам и людям.
Великая Мадемуазель была широко известна во всем мире. Это была фантастическая женщина, а не просто признанный модельер. Коко Шанель создала не только новый облик, но и новый тип женщины. Не случайно в течение многих лет она как бы являлась центром притяжения для нескольких поколений женщин. Она сняла с женщины корсет, дала ощущение самостоятельности и независимости...
Сама Шанель говорила, что победу ей принесли здравый смысл и очень простые вещи. За что бы ни бралась Шанель, она во все вносила новые мотивы. Ее знаменитые духи «Шанель № 5» стали едва ли не важнейшим событием в истории парфюмерии двадцатого века. Шанель отказалась от традиционных цветочных запахов, изобретя состав, в который вошло восемьдесят ингредиентов. Это была свежесть целого сада, но в ней нельзя было разгадать запаха ни одного конкретного цветка. Эта деталь особенно восхитила молодого Нормана Кларка.
Шанель первая смешала драгоценные камни с поддельными, введя бижутерию в обиход каждой женщины. Это совпадало с идеей Кларка о создании нового типа газеты, в которой бы сочеталось все, что считается несочетаемым, — от биржевых новостей и новинок литературы, до светских сплетен и криминальной хроники.
Размахивая руками, Кларк рассказывал Коко о своей идее, в которой Коко не заметила ничего особо нового, но решила про себя, что она просто чего- то не понимает и что этот американец еще завоюет мир, в том числе и мир моды. Не без ее участия. Но это все будет потом, после войны.
Она никогда не уточняла, что именно она делала во время оккупации по инструкции некоего английского полковника.
В Париже говорили, что Шанель выпуталась с помощью денег. И также говорили, что благодаря покровительству Вестминстера, личного друга Черчилля, который якобы заступился за нее.
Норман Кларк, будучи уже близок к американской разведке, которая в то время тесно сотрудничала с английской, знал, что дело вовсе не в покровительстве высокопоставленных любовников и не в деньгах, а в том, что Коко Шанель действительно играла не последнюю скрипку в действиях англичан на оккупированной немцами территории Франции.
Норман на всю жизнь запомнил слова Шанель, сказанные ему в одну из их первых встреч: «В двадцать лет ваше лицо дает вам природа. В тридцать его лепит жизнь. Но в пятьдесят вы должны сами заслужить его».
В том, 1944 году, Коко Шанель было уже около шестидесяти, Кларку — двадцать семь. Ни он, ни она не предполагали, что их дружба продлится долгие годы и что Норман Кларк станет именно тем американцем, кто возродит ее имя в 1954 году.
Всю деятельность Кларка в Париже окружал ореол таинственности. Возможно, и Коко Шанель первоначально привлек именно этот запах тайны. Но не только ей эта таинственность была заметна. Он любил показывать пропуск, выданный американской военной администрацией:
«Предъявитель сего, № 12947511, лейтенант Норман Кларк, является американским военнослужащим и имеет право находиться в Париже и носить любую военную форму, а также гражданскую одежду».
В связи с успехами русских на Восточном фронте, а также с тем, что открытие второго фронта было столь затянуто, союзники не без основания опасались коммунистического восстания в своих рядах. Норману Кларку и было поручено изучить реальность подобного нежелательного развития событий.
Кларк наряжался то в морскую форму, то в форму майора-десантника, то в спецовку рабочего. Помимо всего прочего, этот маскарад доставлял ему истинное удовольствие. Что же касалось возможности коммунистического восстания, то Кларк в своих донесениях командованию вынужден был констатировать, что слухи и домыслы об этом, мягко говоря, сильно преувеличены.
Был даже план забросить его в немецкий тыл с парашютом, чтобы он собрал и передал сведения о подготовке вермахта к обороне. Но по каким-то причинам план этот не осуществился.
Чуть позже Кларк получил назначение в четвертый батальон Норфолкского полка, который должен был принять участие в грандиозной операции «Пландер». Эта операция имела в виду последний серьезный рывок, благодаря которому союзники должны были очутиться на другом берегу Рейна.
Была уже весна 1945 года. Поля сражений превратились в грязное месиво, и операция растянулась на целых пять недель. Пять грязных, долгих недель.
Но Кларку не суждено было принять участие в ее завершении. Он был ранен в атаке на деревню Риде по дороге на Бремен и отправлен в Фонтенбло, где размещался военный госпиталь.
После ранения ему был предоставлен отпуск — он даже имел право отправиться в Штаты. Он, однако, предпочел провести свой отпуск в Париже.
Париж был беден, но, как всегда, прекрасен.
Вечерами Кларк ходил по клубам и маленьким театрам, которых так много в районе Елисейских полей,
