военному, причем вполне браво.
Распрощавшись, он отправился готовиться к вечерней операции, а я набрал телефон Марины и пригласил ее пообедать в недавно открывшийся в нашем Беляеве ресторан «Зазеркалье».
Тем самым я готовил себе абсолютно райскую жизнь. Завтракаю с одной женщиной, обедаю — с другой, а ужинаю, соответственно, с третьей.
В квартире Рути Спир раздался телефонный звонок. В это время у Рути находилась ее маникюрша из салона «Чародейка», услугами которой она пользовалась последние несколько лет, когда приезжала в Москву.
Это началось еще до появления всех новомодных, на западный манер устроенных салонов. А Рути Спир очень привыкала к людям, тем более что Эльвира так искренне восхищалась и самой Рути, и теми мелкими подарками, которые Рути не забывала ей дарить помимо оплаты за работу.
Извинившись перед Эльвирой, Рути вышла в другую комнату с радиотелефоном в руках.
— Алло, Рути, это вы? — спросил высокий и быстрый женский голос.
— Да, Наталья Юрьевна, это я. Я вас сразу узнала. Как поживаете?
— Как живем, так и поживаем, а как ваши дела?
— Как сажа бела. Надо торопиться.
— Поспешишь — людей насмешишь. Это, кстати, тоже из народных русских поговорок. Мы делаем все возможное. Может быть, скоро понадобится большая сумма наличными.
— Сколько?
— Я думаю, не меньше пятнадцати.
— Нет проблем, главное, чтобы дело двигалось. А то иначе может быть поздно.
— Конечно, конечно. Это и в моих интересах.
— Когда мне ждать вашего звонка?
— Завтра, в это же время. Я должна встретиться с этим чиновником и окончательно договориться о сумме.
— Деньги к завтрашнему утру будут. Я сейчас же поеду в банк.
— До завтра.
— Всяческих вам успехов.
Рути вернулась в гостиную, где скучающая Эльвира листала модный журнал с глянцевыми красотками.
«Сейчас же» Рути растянулось на целый час, она не могла отложить такое важное дело, как маникюр, ради каких-то денег.
— Саш, а давай съездим отдохнем. К морю. — Марина мечтательно посмотрела на мое отражение в зеркале.
— Да мы ж с тобой только что на море были, — я видел двух себя и четырех Марин одновременно.
Зал ресторана был оформлен целым каскадом зеркал. Постоянных посетителей подстерегала серьезная опасность как минимум растроения личности.
— Ну разве это отдых? Туда-обратно, три часа на пляже...
В этот момент к нашему «зазеркальному» столику подошел официант весьма лощеного, но тем не менее подозрительного вида. Правая бровь у него была залеплена пластырем.
Я предоставил Марине, как это ни стыдно, делать заказ. Но мое неджентльменство объяснялось очень просто — я в этом ресторане еще не был, а Марина была. А они теперь такие названия для своих блюд придумывают, что сразу и не поймешь, рыбу заказываешь или мясо.
Сделав заказ, Марина продолжила светскую беседу об отдыхе:
— Ну так как ты насчет моря?
— Очень много работы, но, может быть, что-нибудь и получится... Ты куда хочешь поехать?
— Можно опять в Крым, но только в Гурзуф, там так хорошо в августе. Представляешь, портвейн из чайника? — Марина засмеялась.
Тут залепленный официант принес горячее. Мы с Мариной посмотрели друг другу в глаза и поняли, чего же мы оба больше всего сейчас хотим. Наскоро уничтожив горячее, почти не разбирая вкуса, мы стремительно расплатились с официантом.
Уже через пятнадцать минут мы были у Марины дома. А если быть совсем точным — в ее постели. Очень удобная у Марины привычка — не убирать постель с дивана, а просто прикрывать ее огромным клетчатым пледом...
Я посмотрел на часы. Е-мое! Так и опоздать немудрено!
— Куда это ты спешишь? Уж не к другой ли собрался? — Марина лениво потянулась.
Тебя бы к нам на работу. Нюх у тебя просто собачий. Именно к женщине. Но не подумай ничего такого. Обычная рабочая встреча с одной молоденькой американкой. Это здесь, недалеко. Вечером заскочу. Будешь дома?
— А куда же я денусь? — изумилась Марина. — Ты только сам куда-нибудь не провались, как это у тебя случается. В крайнем случае, хоть позвони.
Уже выходя из подъезда, я подумал: что это я своим возлюбленным по очереди хвастаюсь тем, что встречаюсь с молоденькой девочкой? Старею, что ли?
Полковник Владимир Петрович Фотиев не дремал. Только совсем стороннему взгляду, если бы таковой обнаружился, могло показаться, что Фотиев позволил себе расслабиться. Прикрыв глаза, он сидел на кожаном диване и ждал звонка Филина. Тот все не звонил. Наконец, раздалась долгожданная трель звонка. Фотиев скорее схватил, чем поднял трубку
— Вас слушают.
— Это я.
— Ну что?
— Все в порядке. Все чисто и прозрачно, как слеза младенца.
— Так, Сема, отправляйся к себе. К тебе сегодня с обыском, похоже, нагрянут. Ты с ними там построже. Покричи, кулаками поразмахивай, ногами потопай. И сразу же напиши жалобу в прокуратуру. Мы со своей стороны это дело тоже раздуем.
Все-таки товарищ Берия был предусмотрительным человеком... По его личному проекту все это сочинялось. Вот и пригодилось. — Филин был явно доволен собою.
— Хорошо то, что хорошо кончается. Так что ты, Сема, раньше времени перья не пуши. Вот поедем с тобой в Париж, тогда и гульнем на всю катушку. Помнишь, как тогда, в Гамбурге?
— Такое не забывается, — хихикнул в трубку возбужденный Филин.
Не успел Фотиев положить трубку, как зазвонил другой телефон, по которому он получал устные донесения от своих агентов.
— Олег Вадимович?
— Да-да, моя дорогая Линда. Я тебя узнал. Есть добрые вести?
— Он, — приятный женский голос сделал фиксированное ударение на «он», — сегодня вечером встречаемся со своей американкой.
— Так. Понял. Спасибо. Звони.
Закончив разговор, Фотиев поднял трубку третьего телефона.
Баби ждала меня на ступеньках общежития Института русского языка. Сегодня на ней была неимоверно пестрая юбка с огромными карманами и белая тенниска. На ногах я ожидал увидеть все те же огромные ботинки, но меня ждало глубочайшее разочарование. Она была просто босиком.
Перехватив мой взгляд, Баби улыбнулась и объяснила:
— Я очень люблю так ходить. Понимаете, у меня плоскостопие, и это очень полезно.
Мы прошли мимо суровой вахтерши, напоминающей, как это водится в подобных заведениях, тюремного надзирателя. Она внимательно изучила разовый пропуск, который мне выписала Баби, но проверять документы — почему-то не стала.
У лифта стояла шумная разноцветная толпа, и Баби предложила пойти пешком, тем более что жила она всего на третьем этаже.
В комнате Баби было неимоверно тесно.
