Нина улыбнулась с лукавством:
— Вы осуждаете меня?
— За что же вас осуждать?
— Ну как… С ходу, как говорится, пригласила незнакомого мужчину. И, не надеясь на его звонок, даже вышла, чтобы встретить. Вон как много поводов для осуждения.
— У нас с вами были некоторые обстоятельства, которые многое объясняют, — напомнил он.
— Да, это так, — быстро согласилась она, скользнув взглядом по столу. — А все-таки мне надо было быть скромнее. Вы не находите?
— Я нахожу, что мне жутко повезло, — парировал Турецкий.
— А как мне вас называть? Александр Борисович? Или можно просто… Саша?
— Если я вам не кажусь чересчур старым, зовите по имени.
— Что вы, даже наоборот, — поспешила ответить она.
— Ну вот, бальзам на сердце, — шутливо сказал Турецкий, проведя ладонью по груди.
— Курите! Курите! У меня подруги всегда курят, — торопливо сказала Нина, заметив пачку сигарет у него в руках.
— Только подруги? — Он пристально посмотрел ей в глаза.
— Чаще всего… — отозвалась она. — Не смотрите на меня так… Я не женщина-вамп. Давайте присядем. И я смогу наконец поднять тост за своего спасителя.
На столе были водка и непочатая бутылка кагора. Но Нина предпочла рюмку водки.
«Эта девушка не из робких», — подумал Турецкий, и в душе его прозвенел предупредительный сигнал. Он представил себе, сколько ухажеров посещают это уютное гнездышко. Тем более что хозяйкой здесь очаровательное существо. А в любовном мире, с его непредсказуемой экологией, наличие большого количества соперников не воодушевляло.
Нина положила Александру Борисовичу салат, осетрину горячего копчения, сыр и маслины.
Он шутливо поднял руки, защищаясь от обилия, но улыбка у него вышла не веселая, скорее настороженная.
Нина уже заметила, как погас его жадный ищущий взгляд, и мысленно попыталась разгадать причину.
«Если хочешь заинтересовать человека, прояви интерес к нему сама», — вспомнила она совет матери.
— Ну, как ваш друг? — спросила она, взглянув на гостя внимательнее. — Его уже несколько дней не вывозят к роще. Наверное, стало хуже? Может быть, можно чем-то помочь?
— Да, ему, видимо, хуже.
— Почему вы так думаете?
Турецкий помолчал.
— Есть некоторые моменты, — уклончиво ответил он.
Разговор об Арсении был ему неприятен. К тому же еще раз напомнил об издевательской откровенности. Если бы он знал, чего им с Ириной стоили сочиненные, наверняка при его участии, анонимные письма. Наверное, только стоя на краю могилы, можно решиться на такую откровенность.
— Но женщины у него бывают, — сказала Нина. — Несколько месяцев жила одна, теперь другая. Значит, не все так плохо?
— Откуда была та, первая, женщина?
— По-моему, из Молдавии.
— Ну вот, видишь! Бедняге некуда податься. Главное, по-моему, начался распад личности.
— Неужели нельзя помочь? Может быть, за деньги?
Турецкий закурил.
— Да нет. Я разговаривал с врачами. Тупик. И не только он страдает, но и мать.
— Вы совсем не пьете, — сказала она. — У вас плохое настроение?
— Да… как-то… Разрешите я вам налью?
Он взялся за водочную бутылку, но она протестующе подняла руку:
— Нет-нет! Мне теперь чуть-чуть кагору. Вот штопор.
Пришлось открывать кагор.
— А не боитесь смешивать? — пошутил Турецкий.
Она весело помотала головой:
— Мой отец, трезвенник, говорил: мешать можно все. Вот теперь я проверяю.
— Часто?
— На моей работе нельзя часто. Голова хуже соображает.
— Да, кстати, вы обещали рассказать о работе. Банк «Эрмитаж»? Так, кажется?
— Обещала? Когда? Нет! Это жутко неинтересно. Ну можно попозже? Ладно? Вот у вас на работе сплошные приключения! Верно? И все секрет? А вы ловко разделались с этими… «лесными братьями»… Вас обучают этому?
— Специально никто не обучает. Прежние навыки. Спортивное студенчество. А перед этим немного в армии. Нет, в армии, пожалуй, немало. Там и была основная закваска. В студенчестве я только совершенствовался.
— Наверное, у вас был черный пояс? Как у Ван Дамма?
— У Ван Дамма нет черного пояса. Но чемпионом Москвы я был.
Нина покачала головой:
— Фантастика! И я сижу с вами, как с самым обыкновенным человеком? А вы — чемпион!
— Ниночка, это было давно, — устало сказал Турецкий.
Она подняла пальчик:
— Подождите! Попытаюсь угадать. Не так уж давно. Мне, наверное, было лет десять.
— Из чего я заключаю, что вы — женщина бальзаковского возраста. И так милы и очаровательны. Я бы ни за что не дал.
— Ну что вы! Тридцать лет — это прелесть. Я считаю, это самый расцвет. А я в девятнадцать думал: ну зачем Бальзак выбирал таких старых. Не мог взять помоложе? А сейчас смотрю на вас и любуюсь. Действительно расцвет.
Нина оживилась, глаза ее заблестели.
— В девятнадцать-двадцать почему-то разница в возрасте особенно ощутима. У нас в общежитии, в институте, жила девочка старше нас на три года. В одной комнате. И мы ее звали «старуха». Причем искренне.
— Почему вы жили в общежитии?
— Я не москвичка.
— А эта квартира?
— Мужа.
— И где же муж?
Нина продолжала говорить оживленно, но по ее лицу словно пробежала тень.
— Он у меня очень богатый человек. Вернее, теперь уже не у меня. Мы с ним покупали эту квартиру. И он оставил ее мне. У него сейчас нет проблем. Любые девочки к любым услугам. Но, видимо, вам, мужчинам, нужен некий якорь в виде жены. Поэтому он женился на семнадцатилетней. Думаю, она ему покажет.
— Значит, любовь все-таки осталась? — поинтересовался Турецкий.
— Нет, я уже сделала тот шаг, который отделяет любовь от ненависти.
— Все-таки, когда не видишь человека, наверное, чувства притупляются?
— Когда не видишь, может быть. А я своего бывшего лицезрею каждый день. Он же мой начальник. Президент банка. Виткевич Владимир Ильич.
— Ну да, — кивнул Турецкий. — Раньше если отец Илья, то сына непременно нарекали Владимиром.
Нину уже завело. И хотя губы ее по-прежнему улыбались, в глазах была нешуточная обида. «Все-таки она умная, порядочная женщина, — внушал себе Турецкий. — Возможно, даже одинокая. Хотя как можно
