Деньги! Мужики по первому его слову бежать готовы. — Верка еще понизила голос: — А кто он? Кто у него в городе? Жена? Дети? Может, у него семеро по лавкам?
Галина Макаровна пожала плечами:
— А я почем знаю? Насчет «по лавкам» не похоже. Одинокий он…
— Вот и я так думаю! — вскинулась Верка. — По моему прикиду, также выходит. Никого у него нет.
Галина Макаровна опять испытующе глянула на нежданную гостью.
— Теперь что же? Замуж будешь проситься? — спросила она.
Верка вскинула темные густые ресницы к светлым тонким бровям:
— Если возьмет, пойду! Не возьмет — так пробуду… Только дитя я оставлю, чего бы ни стоило. Пусть одна, пусть нищая! Это же счастье! Доктора мне, вишь, твердо сказали: детей не будет. Не жди! А Бог услышал мои молитвы.
Глава 21 Выстрелы в ночи
Потрепанное такси с московским номером остановилось на окраине Мытищ возле дома, наполовину сложенного из кирпичей, а наполовину из бревен. Коренастенький мужичок, по виду дачник, с круглой лысой головой и двумя пакетами в руках, уверенно прошел по тропинке между яблонями, поднялся на крыльцо.
Охранник, выдвинувшийся из темноты, уперся автоматным дулом ему в грудь. Коренастенький глухо сказал:
— Погода портится.
Это был пароль, охранник обмяк. Отодвинув ладонью дуло, коренастенький прошел в комнаты. Обнаженная девица, ничуть не смутившись, кинула на плечо полотенце и исчезла за дверью. В глубине комнаты с дивана поднялся Горбоносый. Лютый, недовольный взгляд его сменился подобострастным, когда он узнал вошедшего.
Такого еще не было, чтобы сам Гончар явился в дом! Заместитель начальника МУРа! Значит, случилось что-то неординарное. Девица, так и не надевшая ни одной тряпки, выглянула из-за двери, посмотрела на мужчин долгим зовущим взглядом. Но Горбоносый махнул рукой, и она исчезла.
Гончар выкинул на стол две бумаги. Горбоносый взял первую. Это был уже знакомый ему фоторобот Крепыша.
— Узнаешь? — зло прозвучал вопрос.
— Да. Мы всю Москву перевернули. Чтобы найти гаденыша. Как в воду канул!
— Нет, не в воду. — Гончар порвал листок с фотороботом, сложил бумажки в пепельницу и поджег. — Он здесь!
Гончар показал второй листок. Это была карта Ступинского района Подмосковья. Гончар ткнул пальцем в отмеченную деревеньку.
— Сегодня получили. По секретной связи.
Горбоносый разлил коньяк по рюмкам. Одну, испачканную помадой, взял себе. Чистую пододвинул гостю.
— Значит, завтра возьмем, — удовлетворенно произнес он.
— Завтра? — Гончар задел рюмку, и она разбилась. — Я для чего рискую? Немедленно! Сейчас! В прокуратуре есть «важняк» Турецкий.
— Слышал.
— Ему поручено дело об убийстве Викулова. Чуешь?
Горбоносый кивнул и тоже не стал пить.
— Он хотел рвануться сегодня, прямо из МУРа. Я насилу отговорил. Если только они с Грязновым не разыгрывали сцену, что вняли моему совету. А ты — завтра! Нет! Немедленно! Сейчас! И сам! Лично! И еще. В той деревне целую неделю пасется опер. Неизвестно, что он накопал. И его — тоже! Чтобы все дотла!
Из полукаменного дома вышел тот же дачник, сел в ожидавшее его такси и доехал до Кривоколенного переулка.
А из мытищинского дома через полчаса скользнула серая «тойота» с пятью вооруженными людьми и устремилась по Каширскому шоссе в сторону Ступина.
Турецкий не успел раздеться, как зазвонил телефон. Показалось, что характерный трезвон межгорода, но оказалось, опять Грязнов.
— Слушай! — загудел он. — Я подумал, что ты прав. Нельзя терять времени. И велел Гончару брать этого типа. Он уже звонил в Ступино.
— Думаешь, те справятся?
— Начальник там вяловат. Но в управлении есть хорошие ребята.
— А ты с кем говорил?
— С начальником.
— Вот то-то и оно!
— Ну ладно! Доверься мне…
— Хорошо. Еще одну мысль хочу с тобой застолбить, — сказал Турецкий.
— Слушаю внимательно.
— По моим расчетам, следующей жертвой «банковских» может стать директор банка «Эрмитаж» Виткевич Владимир Ильич, для точности.
— Откуда такая уверенность?
— Подробности при встрече.
— Значит, надо за ним пускать наружку?
— Думаю, да.
— Пятница на исходе. Если в понедельник?
— Может быть поздно. Если только я прав. Утром я буду у тебя.
— Договорились.
Шорох подъезжающей машины Крепыш различил сразу. И по отсутствию огней понял, что «надежные друзья» нашли и прибыли за ним. Он, как чувствовал, лег не раздеваясь и сразу, бесшумно поднявшись с постели, был готов к бою. Босиком, чтобы не шуметь, поднялся на чердак. Открыл подслеповатое окошко, которое смазал предварительно, чтобы не скрипело, и затаился. Первые выстрелы удобно было произвести сверху. Борцовская «тойота» была как на ладони.
«Они» всегда готовились капитально. Крепыш в этом не сомневался. Он подумал, что Лешка Щербатый обязательно будет вооружен автоматом. У этого амбала нервов нет. Он прошел Афган, попал к моджахедам в лапы. У него на спине уже начали вырезать ремень, когда свои ворвались в глиняную саклю и отбили его, истекающего кровью. С тех пор он не знал жалости. Когда пили до рассвета после удачных дел, становился злым и откровенным. «Для меня главное — приказ! — говорил он своим рокочущим басом. — Я убью всякого по приказу! Тебя! Тебя! И тебя!» — он указывал пальцем на других собутыльников, в том числе на Крепыша, которому первое время покровительствовал.
Другой, Ханурик, предпочитает действовать ножом с близкого расстояния. Любит резать, дуреет от запаха крови. Не надо ему ни водки, ни женщин. Лишь бы дымилась кровь. Его посылают при разборках обычно приканчивать жертву. Когда они ломали в прошлом году павелецкую группировку, Ханурик вдосталь натешился. Покуда те собирались базарить, Лешка Щербатый и Борец открыли огонь на поражение. Главных выбили, а Ханурик довершил дело. Крепыш готов был поклясться, что глаза у него горели в темноте, когда они покидали поле боя. Ментам досталась работа подбирать трупы и замерять протекторы машин, на которых команда Борца умчалась с Павелецкой площади.
Сейчас наверняка прибыли еще Командор и Зацепа. Крепыш был такой же, как они. Казалось, их взаимовыручка будет продолжаться вечно. Однако фоторобот, составленный неизвестно кем, поставил
