Не обращая внимания на сновавших по участку работников, она выкатила на еще не застекленную террасу уютный столик на колесиках, живо поставила рюмки, початую бутылку коньяку, что считала хорошим тоном, принесла на блюдце тонко нарезанный лимон, балык, икру, фрукты. И сама первая провозгласила тост:
— За настоящих мужчин!
При этом она поощрительно взглянула на мужа, как бы подразумевая, что и он входит в число настоящих. После бурной встречи с Бородулиным она могла себе позволить такую щедрость.
Только с третьей рюмки Гончар немного успокоился и начал осмысленно глядеть по сторонам. Внезапное появление Игнатова его ошеломило. Это было нарушением строжайших конспиративных правил. А тут еще некстати прикатила Алена. Мужчины не успели даже перемолвиться словом. Один — чтобы понять, другой — чтобы объяснить.
Но коньяк все равно оказался кстати. Алена говорила без умолку, главным образом про строящийся дом: сколько в нем будет комнат, какая для любви, какая для распития веселящих напитков, чем они будут отличаться и сколько гостей смогут разместиться одновременно в остальных комнатах.
Наконец, наговорившись вволю и выпив при этом изрядное количество коньяка, Алена утеряла нить разговора и удалилась в «апартаменты».
Некоторое время мужчины молчали, приходя в себя после нескончаемой женской болтовни. Гончар отдавал себе отчет, что перед ним вышестоящий начальник. Причем намного вышестоящий. Однако напряжение последних минут было столь велико, что он позволил себе несдержанность и зло сощурил глаза:
— Что произошло?
Игнатов откинулся в мягком соломенном кресле и вдохнул чистый деревенский воздух, прежде чем закурить.
— Как запомнилось в каком-то старом рассказе: «Чудес на свете не бывает. Первая пуля сразила пулеметчика». Согласно приказу освобожден, но думаю, что временно. Теперь я лицо неофициальное. Могу передвигаться безнадзорно, бесконтрольно.
После паузы, быстро оглянувшись, добавил:
— Меня волнует, что наш общий друг перестал выходить на связь. Мне предстоит зарубежная поездка. Я мог бы взять часть денег. Но он пропал.
Гончар отозвался не сразу. Он подумал, что у Борца не хуже агентурная связь, чем у них в управлении. Об отстранении Игнатова тот узнал раньше и, возможно, переориентировался на него, Гончара. Теперь неизвестно, кто из них будет главный.
Игнатов напряженно ждал. Но Андрей Алексеевич ответил не сразу, негромко, с ленцой:
— Мне докладывали сегодня. Борец на месте. Кстати, ты едешь один?
— Нет. Рыжуху возьму с собой. Он давно просится. Как ты помнишь, мы обещали ему… после истории с банкиром. А пока пусть он последит за Горбоносым.
— Только пусть не вздумает надевать свой рыжий парик. Горбоносый не любит таких вещей. А ты знаешь, он скор на расправу.
— Надо взять у него деньги. И немедленно, — произнес Игнатов с упрямством.
— А как? — Гончар развел руками. — Он их уже перепрятал. Очевидца убрал на старом месте. Как капитан Флинт. Помнишь неопознанный труп под Волоколамском? Это Рябой. Мне-то известно. Он сопровождал Борца с деньгами до нового тайника. Вот и поплатился за свое геройство. А на старом месте, Рыжуха проверял, — муляж.
— После того как возьмем деньги, Борца тоже надо убрать. Все! Свое отработал и получил. Пусть другие поживут.
Глаза Игнатова недобро заблестели.
— А если и он так думает? — улыбнулся Гончар.
— Пусть все следят за ним. Чтобы он никуда не делся. Не утек!
Гончар согласно кивнул:
— Вот это верно.
Он хотел напомнить Игнатову, что договаривались не трогать европейскую валюту хотя бы полгода. И желание отставного генерала увезти часть денег за рубеж нарушает эту договоренность. Но решил промолчать, подумав, что время все расставит по своим местам. Только спросил хмуро:
— Когда ты едешь?
— Путевки с пятого, — беспечно ответил Игнатов.
«Значит, туристом, — подумал Гончар. — Вот почему нужны деньги. Каждый молотит свою копну, и никто не хочет думать о ближнем».
— Куда?
На этот раз Игнатов задержался с ответом, но все же не стал скрывать:
— В Карловы Вары.
Гончару, как и многим другим высокопоставленным чинам, было известно, что в Карловых Варах находится тайный центр преступного синдиката. И никто его не трогал. По-видимому, информация, поступавшая оттуда, представляла для полиции немалый интерес. Может быть, Игнатов тоже решил податься туда и заодно попить целебной водички? Кто знает? Риск велик. Но не менее велики и важны могут быть связи. И может быть, Игнатов еще не израсходовал весь свой потенциал?
В одно мгновение Гончар сделался вновь сама любезность и предупредительность.
— Я напомню Борцу, кто есть кто. Можешь не сомневаться.
— Вот и хорошо…
— Еще коньяк? Или кофе?
— Нет! Нет! — Игнатов протестующе поднял руку. — Я еще за рулем! Не забывай. Иди к своей милой женушке и удели ей внимание.
Однако «милая женушка» сама пришла к ним и с бесцеремонностью сильно выпившей женщины завладела Игнатовым, повела его по участку. Путала облепиху с крыжовником, сливу с вишней, потому что посаженный сад еще не давал урожая. А может быть, причина заключалась в том, что Алена приняла тайно еще коньяку в своих «апартаментах». Конечно же, она была пьяна не от той скромной порции, которую выпила на террасе вместе с мужчинами.
Возле строящейся баньки она особенно разошлась, расписывала прелести парилки, отдых обнаженного тела, крепкий березовый веничек. Рабочие, уложившие на кирпичный фундамент первый бревенчатый венец, с угрюмым любопытством поглядывали на хозяйку.
Но на них можно было не обращать внимания. Игнатов давно понял, что есть элита и серое быдло, так называемый трудовой народ. На прославлении его коммуняки долго держались, сколачивая гвоздиками свое благополучие и привилегии. Когда-то Фадеев, пренебрегая писателями, здоровался подчеркнуто только с уборщицами. Таков был стиль. Но теперь все в прошлом. И этому быдлу никогда не стать богатым, сколько бы чувства и ума ни хранилось в его натуре. Кто их измерит? Важно другое. Разделение произошло. И весь этот «трудящийся» народ оказался по другую сторону кирпичной стены, которая длиннее китайской.
Алена была из его круга, и он посмотрел на нее с интересом, не обращая внимания на работяг, ползавших по новостройке.
— Хотел бы я с вами попариться в баньке, — сказал он, глядя на Алену. В платье, облепившем ее на ветру, она, несмотря на сильную выпивку, была очень хороша, потому что молода.
Последние слова Игнатова дошли до нее, и она, слегка протрезвев, сказала с легким смешком:
— Я тоже!
И хитро сощурила глаза. Игнатов внимательно посмотрел на нее.
— Хорошо, — сказал он негромко. — Когда баньку построят, я напомню.
Глава 38 У последней черты
