потемки, то это в самой большой степени относилось к Руднику. Хотя вряд ли у него была душа.
Он подошел и сел на скамеечку без рукопожатия, без приветствия, чему Геннадий Павлович искренне порадовался, потому что руки у Рудника всегда были холодными и липкими.
Ветер шевелил на его макушке редкий серый волос, оттопыренные уши торчали настороженно.
— Как тебе спектакль? — негромко спросил он.
Геннадий Павлович пристально поглядел на отставного подполковника.
— За этим старым хмырем ничего нет, — сказал негромко Рудник. — И его скоро отпустят. Возможные инфаркты или инсульты, а также лишние тумаки здесь не в счет. Ментов прислали Гончар с Игнатовым специально для того, чтобы ты понял, на какой тонкой ниточке держишься. Ради тебя затеяли этот спектакль. Вник?
С пересохшим от страха горлом Борец не сразу нашелся что ответить.
Понял только, что бывший спецназ еще не получил установку на ликвидацию третьего лица в иерархии «банковских». Значит, у него есть еще шанс облапошить двух других. Но спектакль, надо сказать, получился впечатляющим, и Борец еще не вполне оправился от шока.
— Что надо от меня? — хрипло выговорил он.
Серый человечек долго наблюдал за воробушком и, казалось, присел на скамейку только для этого. Потом наконец соизволил ответить, лениво поглядывая на небо:
— Не прятаться, докладывать начальству о своей готовности выполнить любой приказ. И к завтрашнему дню приготовить «лимон».
— Будет! — выдавил Борец севшим вконец голосом.
От сердца отлегло. Значит, Рудник не выстрелит из-под мышки, из-за плеча, с колена, с локтя. Пока с ним денежки, они его не тронут.
— Отдать я могу только Игнатову. Лично. Или Гончару, — немного осмелев, произнес Геннадий Павлович.
Рудник согласно кивнул:
— Они будут.
Поднялся. И все той же неторопливой гуляющей походкой направился к выходу. Взглядом Борец прожег ему спину. Но Рудник этого не почувствовал и даже не оглянулся. Он был умен и тонок и умел просчитывать ситуацию на много ходов вперед. Еще не доложив Игнатову и Гончару о встрече с Борцом, он предчувствовал, что следующий визит будет связан с ликвидацией бывшего вора в законе, третьего главаря «банковских». Так как тот уже исчерпал свой ресурс. Степан Матвеевич не любил смотреть в глаза своей будущей жертве. Хотя он и знал, что за ним закрепилось прозвище «отморозок», но его «тонкая» душа имела свои пределы лицемерия.
Глава 40 Захват
Солдат Дима лежал на койке в узкой комнатке, которую тетка когда-то соорудила специально для него. Теперь тут прибавились две табуретки и шкаф. Для стола места не нашлось.
Тетка сновала из кухни в большую комнату, готовилась пойти в церковь на вечернюю службу. А Дима изображал тяжкое похмелье. Возле кровати на полу стояла початая бутылка водки и стакан. Как же тетка любила своего племяша, если не упрекнула ни разу за всю неделю. И даже радовалась иногда, когда он появлялся и смотрел осмысленным взглядом. И ведь ничего не скажешь, ничем не отблагодаришь.
Осталось два дня отпуска. Можно сказать, что он выполнил свою задачу. И в доме у Борца, и в саду под окнами сидели «жучки», и вся информация шла Грязнову и Турецкому. Для Димы это были такие большие начальники, что он даже боялся о них думать. Турецкому он доверял, а Грязнова больше почитал. По их команде операция «Отпускник» была закончена. Но Дима чувствовал, что Борец топчется вокруг да около и хочет подвигнуть соседа на какое-то дело. Об этом он сказал Турецкому, получил на сей счет через Соню железный инструктаж. А все равно оставалась такая тьма неизвестности, что Диму иногда брала оторопь.
На улице через дорогу опять послышались крики. Но милицейских сирен уже не было. Прибежавшая тетка сказала, что директора магазина Михаила Васильевича отпустили из милиции, но по дороге он умер от инфаркта.
Дима взглянул на тетку осмысленными глазами и ничего не сказал. На крыльце послышались тяжелые шаги, и сердце Димы забилось.
— Племяш твой где? — раздался хриплый голос соседа.
— Лежит, — отозвалась тетка.
Дима прополоскал рот водкой и откинулся на подушке в полном изнеможении.
Резкий стук в дверь заставил его пошевелиться.
— Войдите! — отозвался он.
В проеме возник Борцов.
— Все пьешь?
— А чего делать? До вечера далеко… — буркнул Дима.
— Заработать не хочешь?
— Нет.
— Даже не спросишь сколько?
Дима повернулся на бок.
— Сколько?
— Сто баксов.
— За что?
— Отвезти кое-какой груз. Сперва надо съездить за ним, потом отвезти.
Потянувшись, Дима сел на кровати.
— Я свободен только до девяти. В девять у меня это… свидание.
— До девяти управишься.
— А если не управлюсь?
— Набавлю еще пятьдесят. А куда ты без денег? Кому ты нужен?
— Ладно. Когда ехать?
— Сейчас!
Дима потянулся за бутылкой. Но Геннадий Павлович решительно его остановил:
— Нет! Это потом. Успеется.
Дима пожал плечами и вышел следом. Брякнул с порога, почесываясь:
— Теть Сонь! Если кто спросит, в девять я буду.
— Передам!
«Он не приедет в девять, и нечего передавать», — мысленно произнес Геннадий Павлович.
Тетка с благосклонностью посмотрела на него: серьезный, положительный. Может, делом каким бедного солдатика увлечет? А то эти девки ненасытные совсем собьют его с толку, бедненького. Она таким его и видела — бедненьким и слабеньким — всю жизнь.
Пока они шли по улице, из гаража серой тенью выскользнула «тойота». За рулем был тот самый парень, с которым Дима чуть не подрался на дискотеке. Тот будто бы приревновал Диму к какой-то девице. Но так как ничего не случилось, Дима понял — проверяют.
— Ты машину водишь? — спросил Геннадий Павлович, обернувшись с переднего сиденья.
Дима приткнулся в углу позади.
— Прав нету, а водить могу, — сказал он. — В полку там разные машины. А внутри части прав не требуют.
Быстро поняв, что подробности не интересуют Геннадия Павловича, он умолк.
«Тойота» выбралась на Кольцевую дорогу и помчалась к юго-западу. Повернула на Волоколамку. Дима, прищуриваясь и как будто засыпая, смотрел на дорогу.
«Ничего на свете не бывает идеального», — говорил себе Дима, настраиваясь на деловой лад. По
