Синдикат киллеров

Штирлица.

Турецкий шел по длинному коридору, где еще недавно в нишах тоже вытягивались при виде генсеков, персеков и прочих иных секов стройные пра­порщики в фуражках с синими околышами. А теперь другие тут ходят, вот и убрали прапорщиков за ненадобностью. А жаль, посмотрели бы они, как идет следователь по особо важным делам Александр Борисович Турецкий, два часа назад приземлившийся в Шереметьеве-2. Московская земля встретила мелким дождем и еле-еле плюсовой температурой. Единственное, что могло растопить прохладу этой встречи, были жаркие объятия Ирины. Но теперь она сидела в машине на Старой площади, а Турецкий шел по коридору. Но как шел! В элегантном синем, с искрой, костюме, голубую в тонкую синюю же полоску сорочку оттенял скромный, пастельных тонов галстук, завязанный небрежным узлом. А ботинки — ах, какие это ботинки! — ну просто последний визг моды проклятого Запада.

На плече у него болталась на длинном ремешке небольшая кожаная сумка с американским флагом на кармашке.

Выглянувший из двери Игорь Залесский, полнеющий брюнет с глубокими залысинами, в круглых, под старину, очках, мельком взглянул на идущего ему навстречу роскошного от макушки до самых пяток Турецкого, отвернулся, потом резко дернул в его сторону головой и узнал. И рот открыл. Закрыть забыл, так потряс его вид.

А Саша, продолжая играть роль богатого дяди Сэма, покровительственно положил левую руку на плечо Игорю, правой же отдернул на сумке «молнию» и достал бархатную коробочку.

—   «Ронсон», — бросил сухо и небрежно. — Исключительно для вас, сэр. В Вашингтоне приобрел, напротив Белого дома, ну вы же помните тот супермаркет. Пользуйтесь. — И захохотал, не выдержав серьезной игры.

Игорь тоже захохотал, обнял его и стал щелкать зажигалкой.

—   Но ведь, если мне память не изменяет, — отстранился он от Турецкого, — там до вчерашнего дня никакого супермаркета не было?

—Это с какой стороны посмотреть, — возразил Саша. — Но все равно ценю вашу зрительную память, коллега. А вы сами давно будете из наших краев?

—   Иди ты к черту! Я ж только на картинках видел. Ну, Саша, ну блеск! — И непонятно, к чему больше относился восторг следователя. — Ну спасибо!

Из кабинета напротив выглянула на шум секретарша Клавдия Сергеевна, весьма обаятельная дама от тридцати лет и выше.

—   Мужики! — грозно и весело стрельнув глаза­ми, шикнула она. — Вы что тут, с ума посходили, что ли! Меня ж уволят!

—   Это кто посмеет? — воинственно выступил вперед Турецкий.

—   Ой, да это ж Саша прилетел! — радостно пропела Клавдия Сергеевна и, комично зажав рот ладошкой, с ужасом в глазах показала пальцем себе за спину: — Там у Константина Дмитрича интервью берут. И снимают. Для телевидения.

—   Просто поразительно! — развел руки в стороны Турецкий. — Стоило мне на какие-то две-три недели отлучиться в Америку, как тут же налетели коршуны. А может, это они меня так встречают? Или я им пока не нужен?

—   Ой, да что ж вы все шутите! — Клава кокетливо повела пышными плечами. — Да-а, повезло кое- кому... Та-акой шикарный мужчина!

—   То ли еще будет, Клавдия Сергеевна, — подмигнул Саша, приветственно махнул ладонью Игорю и вошел в обширную приемную.

По полу, уползая в кабинет Меркулова, толстыми, жирными змеями тянулись черные провода.

—   Там что, электрический стул сооружают? — осведомился он.

—   Ну вы скажете! — защебетала Клава. — Это ж как кино.

—   Быть того не может! И давно его мучают?

—   Минут пять назад только начали... А сколько будут... Да, самое главное, знаете, Саша? Мы ведь скоро переезжаем!

—   Надо полагать, теперь уже в Кремль?

Какой Кремль! — огорченно отмахнулась Клава. — Обратно, откуда приехали. Погостили тут — и будет, говорят. Новые-то, —доверительно нагнулась она к Саше, — уж так расширяются, так разбухают, такую бюрократию разводят — не чета тем, что до нас кабинеты занимали. Ой, что еще будет, скажу я вам, и представить трудно. Ну да вам Константин Дмитрич сам расскажет. Как освободится.

Клава, следовало понимать, на короткое время иссякла. И чтобы предупредить новый накат информации, Турецкий сделал ей таинственный знак, приложив указательный палец к губам. А затем снова сунул руку в свою сумку и вытянул из нее новую коробочку. Жестом фокусника открыл ее, взглянул сам, потом пристально посмотрел Клаве в глаза и заметил с удовлетворением:

—   Все точно. Как сказал один древнегреческий философ, подчиненный обязан всегда помнить цвет глаз секретарши своего начальника. Я не ошибся. Изволь­те, мадам, под цвет именно ваших восхитительных глаз. В очень цивилизованных государствах эту штуку называют «сет». То есть, как я понимаю, набор. Или ансамбль. Словом, вот вам серьги, брошь и... кольцо а-ля натурель. Исключительно ваш стиль: бирюза в серебре. Предлагаю «ченч».

Клава удивленно-радостно распахнула голубые с легкой прозеленью глаза.

—   Ченч, значит, обмен. Итак, я вам — сет, вы мне — один жаркий поцелуй и разрешение один раз позвонить вот по этому важному телефону. — Он показал на белый телефонный аппарат.

—   Ой, Саша? — растерялась Клава и чмокнули его в щеку. — Красота-то какая! Ой, спасибо! Но это наверно же очень дорого, вы с ума сошли!

Турецкий изящно склонил голову в поклоне.

—   Примите дар от чистого сердца. А деньги? Что такое в наше время деньги, Ютва? Я вон уезжал, доллар сто рублей стоил, а вернулся — сто пятьдесят. Деньги, Клава, — тлен.

Набор, который так потряс Клаву, Саша купил, уже в Нью-Йорке, в аэропорту, буквально перед самым отлетом. Красивые индийские штучки продавались как американские сувениры. Все перепуталось в этом мире. Саша стоял перед выбором: большой «батл» виски с собой в самолет или вот эта фигня? Победила «фигня», поскольку он вспомнил, что виски его будут поить в полете...

Пока Клава с упоением вытаскивала из коробочки побрякушки и примеряла, глядя в маленькое зеркальце, Турецкий снял трубку телефона и набрал номер начальника МУРа.

—   Романова, — почти тут же раздался в трубке хрипловатый и такой до боли знакомый голос, что Турецкий радостно поморщился.

—   Разрешите доложить, товарищ начальник, — начал было он, но Александра Ивановна перебила: вот что значит слух настоящего «сыскаря».

—   Сашка! Появился! Ах, чтоб тебя!.. Ну?

—   Сегодня в девять. Прошу без опозданий. Раз­дача слонов, сами понимаете, дело ответственное. А где ваш рыжий?

—   Ой! — Одно только восклицание, да еще тон, коим оно произнесено, и Саша все понял: снова за­вал, снова давят и снова никаких концов. Обычная жизнь. Будни собачьей действительности.

—   Если Слава в зоне досягаемости, не сочтите за труд запихнуть его в багажник, захватить с со­бой, ладно?

—   В девять, говоришь? — с безнадежностью в го­лосе переспросила Романова. — А тебе Костя еще ничего не сообщил? Нет?.. Ну, значит, у тебя все впереди. Ладно, в порядке исключения. Будем.

Повесив трубку, Турецкий подошел к двери кабинета начальника следственной части Прокуратуры России Меркулова и, осторожно приотворив ее, сунул голову в щель. Его ослепил яркий свет, заливавший все помещение.

Меркулова заслоняли спины телевизионщиков. Один из них то наезжал, то откатывался в сторону вместе со здоровенной телевизионной камерой, другой манипулировал лампами, расставленными по углам кабинета. Перед Костей сидел с микрофоном в руке бородатый и лохматый парень в светлой куртке, а на письменном столе стоял магнитофон.

—   Вот вы, Константин Дмитриевич, только что сказали об истине. Но разве эта истина является прерогативой одного лишь следователя?