След 'черной вдовы'

приличные средства для опла­ты оперативно-розыскных действий.

Но если уж обсуждать это убийство за рюмкой, — а о том, чтобы обойтись без продолжения проводов, не могло быть и речи: надо ж было еще выпить и чтоб ко­леса не стучали, спать не мешали, и чтоб Питер встре­тил достойно, может, и Виктору туда позвонить, пре­дупредить, что Сам едет, а что? — так вот, лучше все это проделать в компании Дениса, который, пока они едут от Комсомольской площади в Свиблово, на Ени­сейскую улицу, успеет приготовить дядь Славе с дядь Саней что-нибудь вкусненькое. Время-то еще почти дет­ское! Подумаешь, первый час ночи!

На этом решении и остановились. Тем более что у Грязнова уже все было в холодильнике, Турецкому же надо было еще запасаться, а значит, и время дорогое терять. К тому же он хотел позвонить в Германию, Питеру Реддвею, там у них только начало одиннадца­того, и Питер наверняка не спит. А если и заснул толь­ ко что, ничего страшного. Как утверждал автор «Гре­нады» и «Каховки», дружба — понятие круглосуточное.

Денис Грязнов перебрался на недельку-другую к дядьке, пока в его собственной квартире на Пречистен­ке делали так называемый ныне евроремонт, то есть из трех комнат, включая небольшую кухоньку, строители создавали одну просторную «залу» с колоннами и ар­ками между ними, а из бывшей спальни — просторную кухню с окном в общее помещение. Словом, то, что раньше в многочисленных забегаловках называлось окном раздачи, теперь стало жутко модным в индиви­дуальном жилье. Как и стойка бара с высокими стуль­чиками, и многое другое, что лишь подчеркивало стре­мительность потока жизни, которая не оставляла ни времени на длительные дружеские беседы либо персо­нальные умствования, ни места для них. И вообще, что такое теперь твой дом? Все — на виду, напоказ. Прим­чался, тяпнул, несколько часов сна — и снова бегом. Иначе денег не будет.

Немногочисленные знакомые дамы, посещая жилье Дениса, многозначительно хмыкали и прикидывали, что можно сделать тут и как превратить нору в респек­табельное жилище современного молодого мужчины. До поры до времени одинокого. И дотюкали ведь! Кап­ля за каплей, известно, и камень точит. И Денис решил­ся, о чем скоро пожалел, ибо из приятного и благопо­лучного молодого человека, приезжающего домой на джипе «форд-маверик», он в одночасье превратился в жуткого, безнравственного и бесчувственного злодея, терроризирующего весь многоэтажный, сталинской еще постройки, дом.

Верно замечено, что от любви до ненависти — один шаг. Денис легкомысленно сделал его, и теперь все ба­бушки и прочие женщины, может, за совсем малым ис­ключением, спасавшиеся во дворе от бесконечного гро­хота отбойных молотков и дрелей-перфораторов, со­трясавших стены примерно с десяти до семи ежеднев­но, дружно ненавидели «этого зажравшегося нового русского», чтоб ему, как говорится, ни дна ни покрыш­ки. И Денис счел за лучшее просто «слинять» на время ремонта — так ему назвали данный процесс в той строй­конторе, куда он обратился, — и переехал к дядьке, тем более что тот, естественно, был совсем не против. При­сутствие племянника во многом Грязнова-старшего ус­траивало: не требовалось постоянно следить за напол­нением холодильника, многого просто не надо было делать, переложив бытовую суету на плечи молодежи.

Вот и сейчас, прежде чем сказать шоферу служеб­ной «Волги» «поехали», Вячеслав Иванович позвонил домой и предупредил, что возвращается вместе с Алек­сандром Борисовичем и надеется, что Денис, пока они едут, «сообразит чего-нибудь на ужин, легкого и нео­бременительного для желудка — так, чтоб под коньяк».

Денис посмотрел на часы, пошевелил длинным но­сом, поиграл кустистыми рыжими бровями и вздохнул, ничего не ответив по существу. Но когда раздались в трубке короткие, самодовольные гудки, он по-хулиган­ски ухмыльнулся и немедленно принялся за приготов­ление «легкого ужина». Мстить он тоже любил и умел.

И когда хозяин с гостем вошли в лифт, чтобы под­няться в квартиру, уже в районе третьего этажа они почувствовали, что запахи, наполняющие тесное про­странство полуночной кабины, приличествуют никак уж не жилому дому, а какому-нибудь отвязному при­морскому кабаку, где жирный, лоснящийся жиром по­вар дядя Васо готовит свадебный обед собственному любимому отпрыску — небольшой, персон на двести пятьдесят — триста, не больше...

Турецкий как-то странно посмотрел на Вячеслава, но тот, будто охотничий пес, «пробовал воздух» и мрач­но помалкивал. А выходя из лифта, пробурчал:

—   Он что, команды не понял? С ума совсем сошел? Я же предполагал делать «табака» в воскресенье! Г ос­тей пригласил...

Вот тут Турецкий все понял и... захохотал. Месть Дениса была просто великолепна! Что и подтвердилось, едва они открыли дверь. Окна во всей квартире были нараспашку, но сизый дым от жарящихся с громким треском и всхлипами здоровенных маринованных цып­лят табака, прижатых к гигантской ресторанной ско­вороде кастрюльными крышками с расставленными сверху давно вышедшими из употребления утюгами, стелился волнами и торжественно выплывал наружу.

Александр Борисович, который был в курсе евро­ремонта и всего остального, с ним связанного в био­графии Дениски, подумал, что сей его «опус» будет, пожалуй, почище строительного эксперимента на быв­шей Кропоткинской улице.

—   Ты сумасшедший? — Это было единственное, что пришло в голову Вячеславу Ивановичу.

—   А что случилось? — Денис в недоумении сделал брови «домиком».

—    Кто это все будет есть? — не нашел иных аргу­ментов Грязнов-старший.

—   Это? — Денис посмотрел на него с улыбкой. — А как же купаты? Слышишь, они уже шкварчат? А потом, ты же сам просил чего-нибудь полегче и побыстрей — под коньяк. Или я ослышался.

Турецкий уже рыдал, держась за живот. Съесть при­готовленное было под силу разве что взводу вечно го­лодного стройбата. Грязнов печально посмотрел на друга и устало махнул рукой племяннику:

—    Ладно... накрывай уж... что там у тебя... ирод... Прямо и не знаю... В конце концов, — решительно зая­вил он, — можно будет потом разогреть. А под это дело, — он небрежно щелкнул себя по шее у подбород­ка, — все сойдет за свежатину...

На том вопрос и был исчерпан.

Вообще говоря, сытно обедать уже во втором часу ночи — это очень по-русски. Никакая другая нация просто не сможет. Но если острую, чесночную, раска­ленную пищу разбавлять время от времени дружески­ми напутствиями и соответствующим перезвоном хру­сталя, то ничего, проходит. За границей, иной раз даже в очень приличных домах, где властвует этикет и все такое прочее, конечно, предложение соорудить пирше­ство посреди ночи выглядело бы крайним неуважени­ем к хозяевам. Варварством и сплошным моветоном. Но и Турецкий, и оба Грязнова, исходя из собственно­го опыта, знали, что самые капризные язвенники, са­мые принципиальные блюстители любых изощренных диет никогда не отказывались от предложения «на­жраться по-русски», то есть от пуза. А почему? А пото­му что как в том анекдоте: «Халява, сэр!»

Разрывая руками — без всяких там вилок и ножей — роскошную, прожарившуюся птицу, макая горячие ку­паты в лоток с острейшим соусом, точнее, смесью со­усов, в которой, естественно, превалировал «чили», от которого перехватывало дыхание и спасали лишь све­жий воздух с улицы да очередная рюмка, обсудили и эту тему. Попутно вспомнили, что за весь день никто из них троих так толком и не пообедал. Наверное, по­этому и не тянуло к служебным проблемам, коих хва­тало каждому. Но по мере наполнения желудков разго­воры вернулись в привычное русло. И наконец возник тот главный вопрос, с которого все в жизни начинает­ся, а часто и заканчивается:

—   Ну так что будем делать?..

Хотя, возможно, и безадресно, но всегда очень точно.

И Александр Борисович, который полагался на Де­ниса как на самого себя, вкратце описал и для него об­щую картину последних событий с той лишь целью, чтобы и он мог принять участие в разговоре. Был, так сказать, в теме. И этот шаг оказался неожиданно пра­вильным. Потому что когда прозвучало имя убитого «законника» Нестерова, Грязнов-младший с ходу на­сторожил уши. А когда речь зашла о более широкой картине, в которой расстрел джипа на Бережковской набережной оказался лишь одним из эпизодов, Денис попросил слова. Вежливо и ненавязчиво. Ему разреши­ли — и дядь Слава, и дядь Саня. Даже и не предпола­гая, что услышат в ответ.

Рассказ Дениса был как тот знаменитый рояль в кустах, придуманный лет сорок назад молодыми тогда насмешниками Аркановым и Гориным, но и по сей день остающийся символом поразительного, почти