Они приближались к краю поля, где стояли носилки, покрытые зеленым брезентом. К брезентовым одеялам были прикреплены трехзначные номера, написанные химическим карандашом на клеенке. Здесь тоже стоял металлический вагончик, в котором работала судебно-медицинская комиссия.
– Проходите, проходите, – пригласил Марк Анатольевич, – осторожно, ступеньки скользкие.
На столе посередине комнаты располагался патологоанатомический стол, на нем в скорчившейся позе лежал обгорелый труп. Молодая женщина в очках, шерстяном свитере под халатом монотонно диктовала сестре:
– Идентификационные признаки объекта номер двести одиннадцать. Тело зафиксировано в эмбриональном положении…
– Раздевайтесь, раздевайтесь, – полушепотом подсказывал профессор.
– …степени поражения мышечной ткани в области правой голени – шесть, правого предплечья и плеча – шесть, грудной клетки и брюшной полости – пять, черепа – шесть и пять…
– Да, вот видите как? Мало осталось, прямо скажем. Вот так вот, жил, жил человек… – вздохнул профессор.
– На трупе обнаружены детали одежды. Список прилагается…
– Тут уж только по зубам определить можно, – пояснял Пискунов. – Чем хуже зубы были при жизни, тем проще проходит идентификация – по медицинской карте. Вон, сгорел человек, а вот, вот, глядите, – он потыкал рукой воздух в направлении оскалившегося, лишенного губ черного лица, а коронки фарфоровые целы. Так что видите, не все мосты горят, – хихикнул Пискунов, довольный мрачноватым каламбуром.
– В ротовой полости металлокерамический протез на четыре единицы, верхние второй, первый, первый, второй… – словно слыша его, монотонно продолжила эксперт.
– Ну, да, впрочем, вас вряд ли это может интересовать, – спохватился профессор, – у вас, видимо, есть ко мне вопросы более серьезные.
– Да, Марк Анатольевич, несомненно. Вы имеете план расположения людей на момент аварии?
– Да, да, конечно, конечно, пойдемте, – засуетился профессор.
– Соматические признаки позволяют предположить принадлежность трупа человеку мужского пола двадцати – двадцати двух лет. Детали костюма позволяют определить объект как тело одного из хоккеистов. Смерть наступила в результате пространного термического поражения третьей – шестой степени… – продолжала без интонации свою речь медичка.
– Парень-то молодой совсем, – сказала вдруг Спиридонова, – а зубы уже фальшивые.
– Хоккеист, – отозвалась сестра, – небось шайбой выбили.
Турецкий с плохо скрытой неприязнью посмотрел на говоривших. Пискунов перехватил его взгляд и, на этот раз не суетясь и не хихикая, твердо спросил:
– Находите нас бесчувственными? А тут под четыреста трупов. Стольких жалеть – для этого надо быть богом. А мы человеки. Пойдемте.
В административных помещениях при стадионе Турецкий получил из рук профессора план стадиона, где были помечены все обнаруженные погибшие. Отдельно прилагался план поля, где под номерами были обозначены стилизованные фигурки хоккеистов и экипажа. В легенде карты были даны основные характеристики всех обнаруженных после аварии тел и предположительная их принадлежность.
– Можно сказать, работа почти завершена, – сообщил Пискунов, – полагаю, сегодня к обеду управимся окончательно. Тела описаны, их принадлежность установлена. Есть, конечно, казусные случаи. Про иных никто даже узнать не пытается – сироты, что ли? Никому не нужны. Как так бывает? Или вот, глядите, – он указал на синие контуры фигур экипажа, – одного найти не смогли пока. Взрывом, что ли, выбросило? А с командой другая беда – один лишний. Откуда взялся?
Пискунов пожал плечами.
– А кого из экипажа не хватает? – заинтересовался Турецкий.
– Пока не ясно. Сегодня после обеда будет опознание. Судя по всему – второго пилота. Отыщется где- нибудь. Без него уж, извините, военный самолет со спецзаданием никто не отпустит. Весь экипаж зарегистрирован… да что я вам рассказываю, вы небось все и без меня знаете, уж получше, наверное…
Схема лежала перед глазами Турецкого, явно указывая на отсутствие трупа.
– И вот еще что я вам скажу как врач. Тут кое-что интересное всплыло. Не хочется выдавать коллег – то, что называется «преступная халатность». У штурмана – царствие ему небесное, в карточке ведомственной поликлиники написано – «практически здоров». Свинка и корь в анамнезе. А тут справки навели – он, оказывается, еще застрахован в медицинской компании «Россия». Так вот у него в карте там – ИБС, ишемическая болезнь сердца. И вам скажу – весьма неприятная. Ну, сами понимаете, летчики народ на небе помешанный. А с таким сердечком он вполне мог накануне полета оказаться у меня на столе. Так что не исключено, что «Антей» погиб через минуту после штурмана.
– Благодарю вас, доктор, – сказал Турецкий, – то, что вы сказали, очень ценно.
– Но вы меня не выдавайте, – заволновался Пискунов, – до вас бы это все равно дошло, но мне не хотелось бы прослыть фискалом. Однако – Платон мне друг, но истина все-таки дороже… Вы уходите? Что же, удачи вам, в добрый час.
Турецкий покинул стадион, оставшийся за его спиной тяжелой громадой. Солнце уже всходило, тьма постепенно отступала, и силуэт здания стал четче. Турецкий обернулся и еще раз внимательно осмотрел его, словно стараясь запомнить. Под ногой что-то хрустнуло. Турецкий отшвырнул ботинком смерзшийся комок горелых перьев и пошел к автобусу.
Глава 8. ПЕРВОЕ УБИЙСТВО
Павел Болотов, следователь по особо важным делам Генеральной прокуратуры России, был человек серьезный и с принципами. Он был еще молод для следователя, очень молод, и то, что ему поручили
