участках пути легкий сон уже начинал кружить голову, но тут же неуклюжая рытвина подбрасывала машину, заставляя Грязнова недовольно ворочаться. Наконец отчаявшись скоротать дорогу сном, Грязнов, не выпуская сигареты изо рта, посмотрел на Матвеева, крутившего баранку.
– Слушай, Матвеев, что ты за дрянь такую куришь? Вот вонь-то.
– А что, Вячеслав Иванович, «Космосочек». Хорошие сигареты в свое время были.
– Помню, помню. Семьдесят копеек, светлой памяти. Просто уж дух мерзкий больно.
– Так вы окошко-то откройте.
– Ага, уморить меня хочешь. Кашляю я, Матвеев, вот что.
Грязнов похлопал себя по карманам в поисках сигарет, не без желания угостить и Матвеева, но пачки не нашел.
– Тьфу ты, черт… Матвеев, – ворчливо обратился Грязнов, – что ж ты не посмотрел, что я без сигарет? А? Раззява.
Матвеев хохотнул, привычный к этой манере шутливого ворчания, и находчиво предложил:
– А вы вот, «Космосочек», Вячеслав Иванович.
– Давай, давай, трави меня… – Грязнов полез толстыми пальцами в сплющенную мятую пачку, пустую на две трети, пошуршал там и вытянул сигарету. – Вот дрянь-то, тьфу, – произнес он, закуривая.
Грязнов вдумчиво затянулся, глядя перед собой на заснеженную дорогу. «Козлик» вновь встряхнуло, и Грязнов, поморщившись, нашел новую тему разговора:
– Ну, куда гонишь так? Что, не поспеть боишься? Успеем. Дал бы вздремнуть начальству.
– Экий вы, Вячеслав Иванович, спокойный, – удивился Матвеев, – все-таки на такое дело едем… А вам «вздремнуть».
– Тоже мне «дело», – самодовольно усмехнулся Грязнов. – Знавал я такие дела, по сравнению с которыми это – просто… не знаю что.
Он замолчал, исчерпав запас красноречия. Ему было приятно, что Матвеев смотрит на него с такой почтительностью и говорит слово «дело» с внутренней дрожью. Грязнову нравилось бравировать своей отвагой, давно уже ставшей легендой и темой анекдотов на Петровке.
– Что ни говорите, Вячеслав Иванович, а дельце-то нешуточное, – не унимался Матвеев. – Я уж не знаю, кто, кроме вас, решился бы на Чирка с голыми руками.
– Ну уж с голыми… Ордер на арест есть, в кобуре тоже кое-что есть… Хм… даже симпатия есть…
– Какая симпатия? – не понял Матвеев.
Грязнов подумал, как бы так пошутить, чтобы было понятно, но не нашелся и повторил только:
– Симпатия.
– К Чиркову, что ли?
– Ну да, к Чиркову. Уважаемое лицо. Красиво работает. Пух-пух! Пять трупов и никаких следов. Кто видел? Тузиков? Нет Тузикова. Кто знал? Батарейкин? Нет Батарейкина. А господин Чирков в это время вообще неизвестно где…
– Да откуда ж тогда известно, что Чирков убил?
– Как – откуда? – Грязнов недоуменно посмотрел на молодой профиль Матвеева. – По почерку. Все убийства на один манер. Улик нет. Свидетелей нет. Манера есть. И мотивы. Слухи вот еще.
– Какие слухи?
– Ну, всякие… Откуда ты думаешь, Матвеев, мы вообще про этого Чиркова узнали? Да вот слухи…
– А-а-а… «Источник сообщил», – догадался Матвеев.
– И «источник» тоже. Представляешь, такая странность – никто этого Чирка в глаза не видел, а вот слухи про него давно ходили.
– Да знаю. В управлении даже шуткуют хлопцы. Если смыться надо, чтоб начальство не прознало, говорят – к Чирку пошел.
– Юмористы… А я так думаю, Матвеев, что существует ноосфера. Вернадского читал?
– Это который метро?
– Это который ученый. Ну, ладно, это штучка для интеллектуалов. Но вкратце там все к одному сводится – если появилась какая-то информация – она начинает вертеться в ноосфере и в конце концов все про нее узнают.
– А-а-а…
– Вот тебе и 'а'. Вот тут надо все равно иметь, чтобы об этом догадаться. – Грязнов постукал пальцем в лоб и с восторженным вздохом залюбовался дорогой.
– А что же теперь? – любопытствовал Матвеев. – Теперь-то как удалось на него выйти? Он же чисто работает? Вы говорите, улик нет, свидетелей нет…
Он почтительно замолчал, оценивая многозначительный палец у лба Грязнова и теорию Вернадского.
– А это все потому, что и на старуху бывает проруха, – с назиданием произнес Грязнов народную мудрость.
– Какая ж проруха?
